пость, заблужденіе, и ничего больше. Само это удовольствіе не природой порождено; оно создано мнѣніемъ, и притомъ самымъ гнуснымъ мнѣніемъ, такъ какъ основывается на презрѣніи къ себѣ. Тотъ, кто чувствуетъ себя послѣднимъ изъ людей, боится сравненія со всякимъ другимъ, и хочетъ поспѣть первымъ, чтобъ показаться менѣе противнымъ. Посмотрите, бываютъ-ли охотниками до этого воображаемаго блюда пріятные молодые люди, способные нравиться, со стороны которыхъ разборчивость была была извинительнѣе. Нѣтъ: обладая пріятной наружностью, достоинствами, чувствами, не такъ боятся опытности своей любовницы; и съ справедливою увѣренностью говорятъ ей; тебѣ знакомы наслажденія; ничего не значить; мое сердце обѣщаетъ тебѣ такія, которыхъ ты никогда не знала.
Но старый сатиръ, истаскавшійся отъ разврата, безчувственный, безпощацный, безсовѣстный, лишенный всякаго намека на честность, неспособный, недостойный нравиться женщинѣ, которая понимаетъ толкъ въ пріятныхъ людяхъ, думаетъ возмѣстить все это въ отношеніи молодой дѣвушки, опережая опытъ и возбуждая въ ней волненіе чувственности.
Его послѣдняя надежда — понравиться благодаря новизнѣ; это безспорно тайный мотивъ его фантазіи; но онъ ошибается: отвращеніе, внушаемое имъ, такъ же естественно, какъ желанія, которыя ему хотѣлось бы возбудить. Онъ ошибается также въ своемъ безумномъ ожиданіи: сама природа заботится о возстановленіи своихъ правъ; всякая дѣвушка, которая продается, уже отдалась; а отдавшись по своему выбору, сдѣлала сравненіе, котораго онъ боится, Итакъ, онъ покупаетъ воображаемое наслажденіе, что не мѣшаетъ ему оставаться ненавистнымъ.
Что касается меня, то какъ бы я ни измѣнился, сдѣлавшись богатымъ, но есть пунктъ, въ которомъ я не измѣнюсь никогда. Если у меня не останется ни нравственности, ни добродѣтели; то все же останется сколько-нибудь вкуса, сколько-нибудь чувства, сколько-нибудь разборчивости; а это гарантируетъ меня отъ глупой траты моего состоянія на погоню за химерами, отъ растрачиванія денегъ и жизни на то, чтобы быть жертвой измѣны и посмѣшищемъ для дѣтей. Если-бъ я былъ молодъ, я искалъ бы всѣхъ удовольствій молодежи; и желая пользоваться ихъ сладострастіемъ въ полной мѣрѣ, никогда бы не искалъ ихъ, какъ богатый. Если бы я остался такимъ, какъ есть, тогда другое дѣло; я благоразумно ограничился бы удовольствіями моего возраста; я слѣдовалъ бы тѣмъ вкусамъ, которыми могу пользоваться, и заглушалъ бы тѣ, которые могутъ составить только мою казнь. Я бы не сталъ подвергать мою сѣдую бороду презрительнымъ насмѣшкамъ молодыхъ дѣвушекъ; мнѣ было бы невыносимо видѣть, что мои отвратительныя ласки возбуждаютъ въ нихъ тошноту, думать, что онѣ подготовляютъ на мой счетъ самые смѣшные разсказы, воображать, какъ онѣ описываютъ гнусныя наслажденія старой обезьяны въ отместку за то, что терпѣли ихъ. Если же не побѣжденныя привычки превратили бы мои старыя желанія въ потребности я бы удовлетворялъ ихъ, быть можетъ, но со стыдомъ, но краснѣя за себя. Я бы устранилъ страсть изъ потребности, я по возможности держался бы того, что мнѣ подъ стать, и этимъ бы ограничивался: я бы не дѣлалъ для себя занятія изъ своей слабости, а главное постарался бы,
