учениковъ, сколько по винѣ внаставниковъ. Педантъ и воспитатель говорятъ почти одинаковыя ещи; по первый говоритъ ихъ кстати и некстати; второй же лишь тогда, когда увѣренъ въ ихъ дѣйствіи.
Какъ лунатикъ, блуждающій во снѣ, проходитъ безопасно по краю пропасти, въ которую упалъ бы, если-бъ внезапно проснулся; такъ мой Эмиль, во снѣ невѣдѣнія, ускользаетъ отъ опасностей, которыхъ не замѣчаетъ; если я разбужу его внезапно, онъ пропалъ. Попытаемся сначала отвести его подальше отъ пропасти, а затѣмъ разбудимъ его и покажемъ ему ее издали.
Чтеніе, уединеніе, праздность, изнѣженная и сидячая жизнь, общество женщинъ и молодыхъ людей, вотъ опасныя тропинки его возраста, которыя постоянно держатъ его на краю гибели. Другими чувственными предметами я обманываю его чувства; намѣчая другой путь для жизненныхъ силъ, я отклоняю ихъ отъ того, который они начали было пролагать; упражняя его тѣло утомительными работами, я останавливаю дѣятельность воображенія, которое увлекаетъ его. Когда его руки много работаютъ, воображеніе успокоивается; когда тѣло утомлено, сердце не разгорается. Первая и самая легкая предосторожность избавить его отъ мѣстной опасности. Я увожу его сначала изъ города, подальше отъ предметовъ, способныхъ его соблазнить. Но этого недостаточно: въ какой пустынѣ, въ какомъ дикомъ убѣжищѣ избавится онъ отъ преслѣдующихъ его образовъ? Совершенно безполезно удалять опасные предметы, если я не удалю и воспоминанія о нихъ: если я не найду способа удалить его отъ всего, если я не отвлеку его отъ самого себя, то можно было оставить его тамъ, гдѣ онъ находился.
Эмиль знаетъ ремесло, но ремесло въ данномъ случаѣ не можетъ служить рессурсомъ; онъ любитъ и понимаетъ земледѣліе, но земледѣлія намъ недостаточно: занятія, которыя онъ знаетъ, становятся рутиной; предаваясь имъ, онъ какъ будто ничѣмъ не занятъ; онъ думаетъ о совершенно другихъ вещахъ; голова и руки дѣйствуютъ отдѣльно. Ему требуется новое занятіе, которое интересуетъ его своей новизной, захватываетъ его, увлекаетъ, занимаетъ, упражняетъ; занятіе, къ которому онъ относится страстно, и которому отдается всецѣло. А единственнымъ занятіемъ, которое, какъ мнѣ кажется, соединяетъ всѣ эти условія, является охота. Если охота бываетъ когда нибудь невиннымъ развлеченіемъ, если она когда нибудь приличествуетъ человѣку, то именно теперь надо къ ней прибѣгнуть. Эмиль обладаетъ всѣмъ, что нужно, чтобы преуспѣвать въ ней: онъ силенъ, ловокъ, терпѣливъ, выносливъ. Онъ навѣрное пристрастится къ этому занятію, и внесетъ въ него всю пылкость своего возраста; въ ней онъ утратитъ, по крайней мѣрѣ на время, опасныя склонности, порождаемыя изнѣженностью. Охота не только закаляетъ тѣло, но и ожесточаетъ сердце; она пріучаетъ къ крови, къ жестокости. Діану изображали ненавистницей любви; это вполнѣ правильная аллегорія; томленіе любви рождается только въ сладкомъ покоѣ; занятія, связанныя съ насиліемъ, заглушаютъ нѣжныя чувства. Среди полей и рощъ влюбленный и охотникъ получаютъ такія различныя впечатлѣнія, что съ одними и тѣми же предметами у нихъ связаны совершенно различныя представленія. Тѣнистые уголки, рощицы, мирныя убѣжища для одного — только мѣста кормежки, логовища, берлоги для другого;
