а получаемъ это стремленіе отъ природы, точно также любовь къ доброму и ненависть къ злому не менѣе естественны для насъ, чѣмъ любовь къ самимъ себѣ. Акты совѣсти не сужденія, а чувства: хотя всѣ наши идеи являются къ намъ извнѣ, но чувства, которыя оцѣниваютъ ихъ, внутри насъ, и только благодаря имъ однимъ, мы познаемъ соотвѣтствіе или несоотвѣтствіе, существующее между нами и вещами, которыхъ мы должны искать или избѣгать.
Существовать для насъ значить чувствовать; наша чувствительность безпорно предшествуетъ нашему разумѣнію, и мы имѣемъ чувства раньше идей 1). Какова-бы ни была причина нашего бытія, она позаботилась о нашемъ сохраненіи, надѣляя насъ чувствами, соотвѣтствующими нашей природѣ; и нельзя отрицать, что по крайней мѣрѣ, эти послѣднія врождены. Эти чувства, если имѣть въ виду индивидуумы, — любовь къ себѣ, боязнь страданія, отвращеніе къ смерти, желаніе благополучія. Но если, въ чемъ невозможно сомнѣваться, человѣкъ есть общественное существо по своей природѣ, или, по крайней мѣрѣ, созданъ для того, чтобы сдѣлаться таковымъ, то онъ можетъ имъ быть только благодаря другимъ врожденнымъ чувствомъ, относящимся къ его роду; такъ какъ, если имѣть въ виду только физическую потребность, то она конечно, должна разобщать людей, а не сближать ихъ. Но изъ моральной системы, образованной этимъ двойственнымъ отношеніемъ къ себѣ самому и къ себѣ подобнымъ, родится побужденіе совѣсти. Знать добро не значитъ любить его; человѣкъ не имѣетъ о немъ врожденнаго знанія; но какъ скоро разумъ даетъ ему познаніе добра, совѣсть заставляетъ его любить добро; вотъ это-то чувство и есть врожденное.
Итакъ, я не считаю невозможнымъ, другъ мой, объяснить послѣдствіями нашей природы непосредственный принципъ совѣсти, независимой отъ самого разума. А если-бы это и было невозможно, то въ такомъ объясненіи нѣтъ необходимости; ибо тѣ, которые отрицаютъ этотъ принципъ, принятый и признанный всѣмъ родомъ человѣческимъ, вовсе не доказываютъ, что онъ не существуетъ, а довольствуются простымъ утвержденіемъ этого; слѣдовательно, утверждая его существованіе, мы разсуждаемъ не менѣе основательно, чѣмъ они, а сверхъ того имѣемъ въ свою пользу внутреннее свидѣтельство и голосъ совѣсти, которая говоритъ сама о себѣ. Если первые проблески сужденія ослѣпляютъ насъ и смѣшиваютъ вначалѣ предметы въ нашихъ глазахъ, то подождемъ, пока наши слабые глаза привыкнутъ, окрѣпнутъ; и вскорѣ мы увидимъ тѣже самые предметы, при свѣтѣ разума, такими, какими природа показывала ихъ намъ съ самаго начала; или, лучше сказать, будемъ болѣе просты и менѣе суетны; ограничимся первыми чувствами, которыя находимъ въ самихъ себѣ, ибо къ нимъ всегда, возвращаетъ насъ изслѣдованіе, если только оно не сбило насъ съ пути.
1) Въ извѣстныхъ отношеніяхъ идеи суть чувства, а чувства — идеи. Оба эти названія приличествуютъ всякому воспріятію, которое заставляетъ насъ заниматься какъ своимъ предметомъ, такъ и нами самими, на которыхъ оно воздѣйствуетъ: только порядокъ этого воздѣйствія опредѣляетъ приличествующее ему названіе. Если, занятые прежде всего предметомъ, мы думаемъ о себѣ только въ силу рефлексіи, то это идея; напротивъ, если полученное впечатлѣніе привлекаетъ наше первое вниманіе, и мы только въ силу рефлексіи думаемъ о предметѣ, который причиняетъ его, то это чувство.
