дѣло до преступленій Катилины? Развѣ я боюсь оказаться ихъ жертвой? Почему же я питаю къ нему такое же отвращеніе, какъ если бы онъ былъ моимъ современникомъ? Мы ненавидимъ злыхъ не только за то, что они намъ вредятъ, но и за то, что они злы. Мы не только хотимъ быть счастливы, мы желаемъ также счастья другимъ; и если это счастье ничего не стоитъ нашему, оно увеличиваетъ его. Наконецъ, мы питаемъ, независимо отъ своей воли, состраданіе къ несчастнымъ; когда оказываешься свидѣтелемъ ихъ горя, чувствуешь страданіе. Самые извращенные не вполнѣ утрачиваютъ эту способность; часто она ставитъ ихъ въ противорѣчіе съ самими собой. Воръ, который обираетъ прохожихъ, прикрываетъ наготу нищаго, и самый свирѣпый разбойникъ помогаетъ человѣку, лишившемуся чувствъ.
Говорятъ объ угрызеніяхъ совѣсти, которая такъ часто втихомолку караетъ тайныя преступленія и выводить ихъ наружу. Увы! кому изъ насъ не приходилось слышать этого докучнаго голоса? О немъ говорятъ по опыту; и всякій охотно заглушилъ-бы это тиранническое чувство, которое доставляетъ намъ столько муки. Будемъ повиноваться природѣ, мы увидимъ, съ какой кротостью она царствуетъ, и какую отраду находишь, слушаясь ее, въ хорошемъ мнѣніи о самомъ себѣ. Злой боится и бѣжитъ самого себя. Онъ веселится, вырываясь изъ предѣловъ своей личности; онъ бросаетъ вокругъ себя безпокойные взоры и ищетъ предмета, который-бы позабавилъ его; безъ горькой сатиры, безъ оскорбительной насмѣшки, онъ былъ бы всегда печаленъ; ироническій смѣхъ его единственное удовольствіе. Напротивъ, безмятежность справедливаго внутренняя; его смѣхъ не злобный, а радостный, онъ. носитъ его источникъ въ самомъ себѣ; онъ также веселъ наединѣ какъ въ обществѣ; онъ не извлекаетъ своего удовольствія изъ окружающихъ, а напротивъ, сообщаетъ его имъ. Бросьте взглядъ на всѣ націи міра, пробѣгите всѣ исторіи; среди столькихъ безчеловѣчныхъ и причудливыхъ культовъ, среди чудовищнаго разнообразія нравовъ и характеровъ, вы всюду найдете тѣ-же идеи справедливости и честности; всюду тѣ-же принципы морали, всюду тѣ-же понятія добра и зла. Древнее язычество породило отвратительныхъ боговъ, которыхъ на землѣ наказали-бы какъ преступниковъ, и высшее счастіе которыхъ заключалось въ совершеніи преступленій и въ удовлетвореніи страстей. Но порокъ, вооруженный авторитетомъ святости, тщетно спускался съ горнихъ высотъ; моральный инстинктъ отталкивалъ его въ сердцѣ людей. Прославляя распутство Юпитера, восхищались воздержностью Ксенократа; цѣломудренная Лукреція поклонялась безстыдной Венерѣ; безстрашный римлянинъ приносилъ жертву Страху; онъ призывалъ бога, который изуродовалъ своего отца, и умиралъ отъ руки своего. Презрѣннѣйшимъ богамъ служили величайшіе люди. Священный голосъ природы, болѣе сильный, чѣмъ голосъ боговъ, внушалъ къ себѣ почтеніе на землѣ, и какъ будто отсылалъ на небо преступленіе и его виновниковъ.
Итакъ, въ глубинѣ душѣ есть врожденный принципъ справедливости и добродѣтели, сообразно которому, каковы-бы ни были наши собственныя правила, мы судимъ наши поступки и поступки другого, признавая ихъ хорошими или дурными; и этому-то принципу я даю названіе совѣсти.
