нять идею неорганизованной матеріи, движущейся сама собой, или производящей какое нибудь дѣйствіе.
Между тѣмъ, этотъ видимый міръ есть матерія, матерія разсѣянная и мертвая 1), которая не представляетъ въ своемъ цѣломъ ничего подобнаго единству, организаціи, общему чувству частей одушевленнаго тѣла, такъ какъ достовѣрно то, что мы, будучи частями, отнюдь не чувствуемъ себя въ цѣломъ. Эта вселенная находится въ движеніи, и въ ея правильныхъ, однообразныхъ, подчиненныхъ неизмѣннымъ законамъ, движеніяхъ нѣтъ ничего подобнаго той свободѣ, которая обнаруживается въ самопроизвольныхъ движеніяхъ человѣка и животныхъ. Итакъ, міръ не есть огромное животное, которое движется само собой; его движеніе имѣетъ какую-то причину, постороннюю ему, которой я не замѣчаю; но внутреннее убѣжденіе дѣлаетъ для меня эту причину настолько осязательной, что, видя движеніе солнца, я не могу не воображать силы, которая его толкаетъ, и представляя себѣ вращеніе земли, какъ будто чувствую руку, которая заставляетъ ее вращаться.
Если нужно принимать общіе законы, существенной, связи которыхъ съ матеріей я не усматриваю, то подвинулся-ли я влередъ? Не будучи реальными бытіями, субстанціями, эти законы должны имѣть какое нибудь другое основаніе, которое мнѣ неизвѣстно. Опытъ и наблюденіе привели насъ къ познанію законовъ движенія; эти законы опредѣляютъ дѣйствія, не указывая причинъ; они недостаточны для объясненія системы міра и хода вселенной. Декартъ, при помощи костей, образовалъ небо и землю; но онъ могъ дать первый толчекъ этимъ костямъ и пустить въ ходъ свою центробѣжную силу только съ помощью вращательнаго движенія. Ньютонъ нашелъ законъ тяготѣнія, но одно тяготѣніе вскорѣ превратило-бы вселенную въ неподвижную массу; къ этому закону пришлось присоединить силу верженія, чтобы заставить небесныя тѣла описывать кривыя. Пусть скажетъ намъ Декартъ, какой физическій законъ заставилъ вращаться его вихри; пусть Ньютонъ покажетъ намъ руку, которая бросила планеты по касательной къ ихъ орбитамъ.
Первыя причины движенія не находятся въ матеріи; она получаетъ и сообщаетъ движеніе, но не производить его. Чѣмъ болѣе я наблюдаю дѣйствіе и противодѣйствіе естественныхъ силъ, дѣйствуюшихъ однѣ на другія, тѣмъ болѣе убѣждаюсь, что переходя отъ дѣйствія къ дѣйствію, приходится всегда восходить до какой нибудь воли, дѣйствующей въ качествѣ ихъ первой причины; такъ какъ предполагать безконечную цѣпь причинъ значитъ не предполагать никакой причины. Словомъ, всякое движеніе, которое не производится какимъ нибудь другимъ движеніемъ, можетъ возникнуть только изъ самопроизвольнаго, волевого акта; неодушевленныя тѣла дѣйствуютъ только посредствомъ движенія; а нѣть истиннаго дѣйствія безъ воли. Вотъ мой первый принципъ. Итакъ, я думаю, что нѣкая воля приводитъ въ движеніе вселенную и одушевляетъ природу. Вотъ мой первый догматъ или первый членъ моего символа вѣры.
1) Я дѣлалъ всевозможный усилія, чтобы представить себѣ живую молекулу, но не успѣлъ вь этомъ. Идея матеріи, чувствующей, не имѣя чувствъ, кажется мнѣ непонятной и противорѣчивой. Чтобы принять или отвергнуть эту идею, надо сначала ее понять, а я, признаюсь, не былъ такъ счастливъ.
