состоянія, въ которомъ находитесь вы; съ той разницей, что мое невѣріе, поздній плодъ болѣе зрѣлаго возраста, сформировалось не такъ легко, и разрушить его было, вѣроятно, труднѣе.
Я находился въ томъ настроеніи неувѣренности и сомнѣнія, котораго Декартъ требуетъ для изысканія истины. Это состояніе рѣдко бываетъ длительнымъ, оно безпокойно и мучительно; только интересъ порока или лѣность души оставляютъ насъ въ немъ. Я не обладалъ достаточно испорченнымъ сердцемъ, чтобъ находить въ немъ удовольствіе; а ничто такъ не сохраняетъ привычку размышлять, какъ настроеніе, при которомъ болѣе доволенъ самимъ собой, чѣмъ своей судьбой.
Итакъ я размышлялъ о печальной жизни смертныхъ, носяшихся по этому морю человѣческихъ мнѣній безъ руля, безъ компаса и предоставленныхъ на произволъ своихъ бурныхъ страстей, безъ всякаго другого путеводителя, кромѣ неопытнаго кормчаго, незнакомаго съ путемъ, не знающаго, откуда и куда онъ ведетъ. Я говорилъ себѣ; я люблю истину, я ищу ее, и не могу ея познать; пусть мнѣ покажутъ ее, и я прилѣплюсь къ ней; почему нужно, чтобы она скрывалась отъ сердца, созданнаго для того, чтобы ее обожать.
Хотя я часто испытывалъ самыя тяжелыя впечатлѣнія, но никогда еще жизнь не внушала мнѣ такого непрерывнаго отвращенія,какъ въ этотъ періодъ смятенія и тревоги, когда я безпрерывно переходилъ отъ сомнѣнія къ сомнѣнію, и не выносилъ изъ моихъ долгихъ размышленій ничего, кромѣ неувѣренности, темноты, противорѣчій относительно причины моего бытія и закона моего поведенія.
Какъ можно быть систематическимъ и добросовѣстнымъ скептикомъ? я не могу этого понять. Такихъ философовъ или вовсе нѣтъ или они самые несчастные изъ людей. Сомнѣніе въ вещахъ, которыя намъ важно знать, слишкомъ мучительное для человѣческаго ума состояніе: онъ не долго сопротивляется ему; онъ такъ или иначе разрѣшаетъ его, и желаетъ лучше обманываться, чѣмъ ничему не вѣрить.
Мое затрудненіе удваивалось вслѣдствіе того обстоятельства, что я родился членомъ церкви, которая разрѣшаетъ все, которая не допускаетъ никакого сомнѣнія, такъ что одинъ отвергнутый пунктъ заставлялъ меня отвергать все остальное, и невозможность принять столько нелѣпыхъ рѣшеній отвращала меня также отъ тѣхъ, которыя вовсе не были нелѣпыми. Говоря мнѣ: вѣрь всему, — мнѣ мѣшали вѣрить чему-бы то ни было, и я не зналъ, на чемъ остановиться.
Я обращался къ философамъ, я перелистывалъ ихъ книги, разсматривалъ ихъ различныя мнѣнія; и находилъ, что всѣ они горды, самоувѣрены, догматичны даже въ своемъ мнимомъ скептицизмѣ, ничего не знаютъ, ничего не доказываютъ, издѣваются другъ надъ другомъ; и этотъ послѣдній пунктъ, общій всѣмъ, казался мнѣ единственнымъ, въ которомъ они всѣ правы. Торжествующіе, когда нападаютъ, они безсильны, когда защищаются. Взвѣсьте аргументы, вы найдете лишь такіе, которые разрушаютъ; сочтите голоса, каждый окажется только при своемъ; они соглашаются только тогда, когда оспариваютъ; слушая ихъ, я не могъ найти выхода изъ моей неувѣренности.
Я понялъ, что несостоятельность человѣческаго ума есть первая
