шихъ коллежахъ, но и еще болѣе важной наукой, которая заключается въ приложеніи этихъ пріобрѣтеній къ житейскимъ надобностямъ. Не можетъ быть, чтобы, принимая такое участіе въ себѣ подобныхъ, онъ не научился съ раннихъ поръ взвѣшивать и оцѣнивать ихъ поступки, ихъ вкусы, ихъ удовольствія, и вообще давать болѣе правильную оцѣнку тому, что можетъ способствовать или вредить счастью людей, чѣмъ тѣ, которые никѣмъ не интересуясь, ничего не дѣлаютъ для другихъ. Тѣ, которые никогда не занимаются ничѣмъ, кромѣ своихъ личныхъ дѣлъ, становятся черезчуръ страстными, чтобы здраво судить о вещахъ. Относя все къ себѣ, и принаравливая къ своимъ интересамъ идеи добра и зла, они наполняютъ свой умъ тысячами смѣшныхъ предразсудковъ, и во всемъ, что нарушаетъ ихъ малѣйшую выгоду, готовы видѣть крушеніе вселенной.
Распространимъ самолюбіе на другія существа, — мы преобразуемъ его въ добродѣтель, и нѣтъ сердца человѣческаго, въ которомъ эта добродѣтель не имѣла бы корня. Чѣмъ меньше предметъ нашихъ заботъ непосредственно связанъ съ нами, тѣмъ меньше опасность иллюзіи частнаго интереса; чѣмъ больше мы обобщаемъ этотъ интересъ, тѣмъ справедливѣе становимся, и наша любовь къ роду человѣческому есть ничто иное, какъ любовь къ справедливости. Итакъ, если мы хотимъ, чтобы Эмиль любилъ истину; если мы хотимъ, чтобы онъ зналъ ее, будемъ всегда держать его въ дѣлахъ вдали отъ самого себя. Чѣмъ болѣе его заботы будутъ посвящены счастью другого, тѣмъ болѣе онѣ будутъ просвѣщенными и мудрыми, и тѣмъ менѣе онъ будетъ ошибаться относительно того, что хорошо и что дурно; но не станемъ допускать съ его стороны слѣпого предпочтенія, основаннаго единственно на лицепріятіи или на несправедливомъ предубѣжденіи. Да и зачѣмъ ему вредить одному, чтобы служить другому? Для него не важно, кому достанется большая доля счастья лишь бы онъ содѣйствовалъ наибольшему счастью всѣхъ: въ этомъ главный интересъ мудраго послѣ частнаго интереса; такъ какъ каждый есть часть своего рода, а не другого индивидуума.
Итакъ, чтобы помѣшать состраданію выродиться въ слабость, его нужно обобщать, и распространять на весь родъ человѣческій. Тогда ему будутъ отдаваться лишь поскольку оно согласуется съ справедливостью, потому что изъ всѣхъ добродѣтелей справедливость есть та, которая наиболѣе способствуетъ общему благу людей. Во имя разума, во имя любви къ намъ самимъ, надо имѣть еще больше состраданія къ нашему роду, чѣмъ къ нашему ближнему; и состраданіе къ злымъ есть большая жестокость къ людямъ.
Впрочемъ, не слѣдуетъ забывать, что всѣ эти средства, съ помощью которыхъ я заставляю такимъ образомъ моего воспитанника выйти за предѣлы собственной личности, имѣютъ, однако, всегда прямое отношеніе къ нему, такъ какъ не только результатомъ ихъ является внутреннее довольство, но дѣлая его благотворителемъ другихъ, я хлопочу о его собственномъ просвѣщеніи.
Сначала я сообщилъ средства, а теперь указываю ихъ дѣйствіе. Какіе грандіозные планы формируются мало по малу въ его головѣ! Какія возвышенныя чувства подавляютъ въ его сердцѣ зародышъ мелкихъ страстей. Какая отчетливость сужденій, какая точность разума развиваются у него благодаря воспитанію этихъ наклонностей.
