Страница:Эмиль, или о воспитании (Руссо, Энгельгардт, 1912).pdf/246

Эта страница не была вычитана


Эмиль не любитъ шума и ссоръ не только между людьми 1), но и между животными. Онъ никогда не стравливалъ двухъ собакъ; никогда не травилъ кошку собакой. Это мирное настроеніе результатъ его воспитанія, которое, не давая пищи самолюбію и высокому мнѣнію о самомъ себѣ, отвращало его отъ стремленія находить удовольствіе въ господствѣ и въ чужомъ страданіи. Онъ страдаетъ, когда видитъ страданіе; это естественное чувство. Причина, въ силу которой молодой человѣкъ черствѣетъ и начинаетъ находить удовольствіе въ страданіяхъ чувствующихъ существъ, заключается въ раздутомъ тщеславіи, которое заставляетъ его считать себя гарантированнымъ отъ подобныхъ страданій своей мудростью или своимъ превосходствомъ. Тотъ, котораго уберегли отъ такого направленія ума, не впадаетъ въ порождаемый имъ порокъ. Итакъ, Эмиль любитъ миръ. Картина счастья манитъ его; и когда онъ можетъ способствовать его осуществленію, то видитъ въ этомъ лишнее средство раздѣлить его. Я вѣдь не предполагаю, что, встрѣчаясь съ несчастными, онъ будетъ отдѣлываться отъ нихъ тѣмъ безплоднымъ и жестокимъ состраданіемъ, которое ограничивается сожалѣніемъ о злѣ, хотя могло бы его исправить. Его дѣятельная благотворительность вскорѣ дастъ ему пониманіе, котораго онъ не пріобрѣлъ бы, обладая болѣе черствымъ сердцемъ, или пріобрѣлъ бы гораздо позднѣе. Если онъ видитъ раздоръ между своими товарищами, то постарается ихъ примирить; если видитъ огорченныхъ, освѣдомляется о причинѣ ихъ горя; если видитъ двухъ людей, ненавидящихъ другъ друга, пожелаетъ узнать причину ихъ вражды; если видитъ угнетеннаго, стонущаго отъ притѣсненій сильнаго и богатаго, постарается найти, какими махинаціями прикрываются эти притѣсненія; и, при его участіи ко всѣмъ несчастнымъ, средства устранить ихъ несчастія никогда не являются для него безразличными. Что же намъ слѣдуетъ дѣлать, чтобы использовать эти наклонности приличествующимъ его

1) Но если его будутъ вызывать на ссору, какъ онъ станетъ вести себя? Я отвѣчаю, что у него никогда не будетъ ссоры, что онъ никогда не подастъ повода ссориться съ нимъ. Однако, скажутъ мнѣ, кто же гарантированъ отъ пощечины или вызова со стороны нахала, пьяницы, или смѣлаго негодяя, который ради удовольствія убить человѣка, наноситъ ему безчестіе? Это другое дѣло; нельзя допускать, чтобы жизнь или честь гражданъ находились въ зависимости отъ нахала, пьяницы или смѣлаго негодяя, а оберечься отъ подобнаго случая такъ же невозможно, какъ отъ паденія черепицы. Полученные и оставленные безъ отвѣта, пощечина и вызовъ влекутъ за собой гражданскія послѣдствія, которыхъ никакая мудрость не можетъ предупредить, и за которые никакой судъ не можетъ отомстить оскорбителю. Безучастіе законовъ возврашаетъ оскорбленному его независимость; въ этомъ случаѣ онъ одинъ судья между собою и оскорбителемъ; онъ одинъ толкователь и исполнитель естественнаго закона; онъ одинъ обязанъ дать себѣ управу и одинъ можетъ дать её; и нѣтъ на землѣ такого безумнаго правительства, которое наказало бы его за это. Я не говорю, что онъ долженъ идти драться, это нелѣпость; я говорю, что онъ обязанъ дать себѣ управу и одинъ властенъ еб опредѣлить. Я утверждаю, что, если бъ я былъ государемъ, то, не прибѣгая къ столькимъ безполезнымъ законамъ противъ дуэли, я добился бы того, чтобы въ моихъ владѣніяхъ и слуха не было о пощечинахъ и вызовахъ; добился бы очень простымъ средствомъ, въ которое судьи не вмѣшивались бы. Какъ бы то ни было, Эмиль знаетъ, что въ подобномъ случаѣ онъ долженъ самъ оказать себѣ правосудіе и подать примѣръ охраненія безопасности честныхъ людей. Самый твердый человѣкъ не можетъ помѣшать оскорбить себя, но онъ можетъ помѣшать тому, чтобы оскорбитель долго хвастался нанесеннымъ оскорбленіемъ.