предметъ, то первое возвращеніе къ самому себѣ есть чувство удовольствія. Видя, отъ сколькихъ золъ онъ избавленъ, онъ сознаетъ себя счастливее, чѣмъ думалъ. Онъ раздѣляетъ горести себѣ подобныхъ, но это участіе добровольное и сладкое. Онъ наслаждается, какъ состраданіемъ, которое питаетъ къ ихъ бѣдствіямъ, такъ и счастіемъ, которое избавляетъ его отъ нихъ; онъ чувствуетъ себя въ томъ состояніи силы, которое расширяетъ насъ за предѣлы насъ самихъ, и заставляетъ обращать на пользу другихъ деятельность, излишнюю для нашего благополучія. Чтобы сожалѣть о чужой бѣдѣ,. безъ сомнѣнія, нужно ее знать, но нѣтъ надобности ее чувствовать. Когда страдалъ или боишься страданій, жалѣешь тѣхъ, которые страдаютъ; но пока страдаешь, жалѣешь только самаго себя. Но если мы всѣ подвержены житейскимъ бѣдствіямъ и всякій удѣляетъ другимъ лишь ту долю чувствительности, въ которой нуждается въ данную минуту для себя самаго, то отсюда слѣдуетъ, что состраданіе должно быть очень пріятнымъ чувствомъ, такъ какъ оно свидѣтельствуетъ объ избыткѣ въ нашу пользу, и что, наоборотъ, жестокій человѣкъ всегда несчастенъ, такъ какъ состояніе его сердца не оставляетъ ему никакого избытка чувствительности, который онъ могъ бы удѣлить страданіямъ другого.
Мы слишкомъ легко судимъ о счастьѣ по внѣшности; мы предпологаемъ его тамъ, гдѣ его всего менѣе; ищемъ его тамъ, гдѣ оно не можетъ быть: веселье всегда очень двусмысленный признакъ. Веселый человѣкъ часто несчастный, старающійся обмануть другихъ и одурманить самаго себя. Эти люди, такіе веселые, такіе открытые и безмятежные въ обществѣ, почти всегда печальны и сварливы дома и ихъ слугамъ приходится расплачиваться за развлеченіе, которое они доставляютъ обществу. Истинное довольство не бываетъ ни веселымъ, ни игривымъ; ревниво оберегая это сладкое чувство, наслаждаясь имъ, думаешь о немъ, смакуешь его, боишься, какъ бы оно не испарилось. Человѣкъ истинно счастливый не говоритъ и не смѣется; онъ прижимаетъ, если можно такъ выразиться, счастье къ своему сердцу. Шумныя забавы и буйная радость прикрываютъ отвращеніе и скуку. Но подруга наслажденія меланхолія; умиленіе и слезы сопровождаютъ самыя сладкія удовольствія, и самый избытокъ радости извлекаетъ скорѣе слезы, чѣмъ смѣхъ.
Если множество и разнообразіе развлеченій вначалѣ какъ будто способствуютъ счастію, если однообразіе ровной жизни вначалѣ кажется скучнымъ, то всматриваясь ближе, находишь, наоборотъ, что самая сладкая привычка души состоитъ въ умѣренности наслажденія, оставляющей мало мѣста какъ желанію, такъ и отвращенію. Тревога желаній порождаетъ любопытство, непостоянство; пустота буйныхъ удовольствій порождаетъ скуку. Никогда не находишь скучнымъ своего состоянія, если не знаешь болѣе пріятнаго. Изъ всѣхъ людей въ мірѣ, дикари наименѣе любопытные и наименѣе скучающіе; они равнодушны ко всему; они наслаждаются не вещами, а самими собой; они проводятъ свою жизнь въ ничего недѣланіи и никогда не скучаютъ.
Свѣтскій человѣкъ весь въ своей маскѣ. Почти никогда не углубляясь въ самого себя, онъ всегда чуждъ своему существу и чувствуетъ себя не въ своей тарелкѣ, когда принужденъ вернуться къ
