всѣхъ этихъ чувствъ, заставляющихъ насъ сравнивать себя съ другими; такъ какъ эти сравненія никогда не обходятся безъ примѣси извѣстнаго озлобленія противъ тѣхъ, которые оспариваютъ у насъ преимущество, хотя-бы только въ нашемъ собственномъ мнѣніи. Въ такомъ саучаѣ, надо ослѣпляться или раздражаться, быть глупымъ или быть злымъ; постараемся избѣжать этой альтернативы. Мнѣ скажутъ, что эти столь опасныя страсти возникнутъ рано или поздно, вопреки нашей волѣ. Я не отрицаю этого; я знаю, что для всего есть свое время и свое мѣсто; я говорю только, что не слѣдуетъ помогать ихъ возникновенію.
Вотъ духъ метода, котораго слѣдуетъ держаться. Здѣсь примѣры и подробности почти безполезны, потому что здѣсь начинается почти безконечное дѣленіе характеровъ и какой-бы я ни привелъ примѣръ, онъ годился-бы, быть можетъ, для одного изъ сотни тысячъ. Въ этомъ-же возрастѣ начинается для искусснаго наставника истинная функція наблюдателя и философа, обладающаго искусствомъ проникать въ сердца, работая надъ ихъ образованіемъ. Пока молодой человѣкъ еще не думаетъ о притворствѣ, и не научился ему, при каждомъ предметѣ, который ему представляютъ, видно по его выраженію, по его глазамъ, по его жестамъ впечатлѣніе, которое онъ испытываетъ; на лицѣ его можно прочесть всѣ движенія его души: подмѣчая ихъ, научаешься ихъ предвидѣть, а въ концѣ концовъ и управлять ими.
Вообще, замѣчено, что кровь, раны, крики, стоны, обстановка болѣзненныхъ операцій и все, что говоритъ чувствамъ о предметахъ страданія, раньше поражаетъ и производитъ болѣе общее дѣйствіе на всѣхъ людей. Идея разрушенія, будучи болѣе сложной, не такъ поражаетъ; картина смерти начинаетъ задѣвать позднѣе и болѣе слабо, такъ какъ никто не знаетъ смерти по собственному опыту; нужно видѣть трупы, чтобы почувствовать муки умирающихъ. Но разъ эта картина хорошо запечатлѣлась въ нашемъ умѣ, то нѣтъ зрѣлища болѣе ужаснаго для нашихъ глазъ, потому-ли, что она внушаетъ тогда при посредствѣ чувствъ идею полнаго разрушенія, или потому, что зная о неизбѣжности этого момента для всѣхъ людей, мы сильнѣе поражаемся состояніемъ котораго и намъ не избѣгнуть.
Эти различныя впечатлѣнія имѣютъ свои модификаціи и свои степени, зависящія отъ частнаго характера индивидуума и отъ его прежнихъ привычекъ; но они всеобщи, и никто не избавленъ отъ нихъ вполнѣ. Есть болѣе позднія и менѣе общія, свойственныя преимущественно чувствительнымъ душамъ; это впечатлѣнія, производимыя моральными бѣдствіями, внутренними страданіями, огорченіями, тоской, печалью. Есть люди, которыхъ трогаютъ только крики и слезы; продолжительныя и глухія стенанія сердца, отягченнаго печалью, никогда не вырывали у нихъ вздоховъ; убитый видъ, исхудалое и блѣдное лицо, угасшіе глаза, утратившіе способность плакать, никогда не заставляли ихъ проливать слёзы; душевныя страданія ничего не значатъ для нихъ: это конченные люди, ихъ душа не способна чувствовать, не ждите отъ нихъ ничего, кромѣ непреклонной строгости, суровости, жестокости. Они могутъ быть неподкупными и справедливыми, но никогда не бываютъ милосердными, великодушными, сострадательными. Я говорю, что они могутъ быть справедливыми, если, конечно, можетъ быть справедливымъ человѣкъ, недоступный милосердію.
