то, что они думаютъ. Научите же его сначала тому, что такое вещи сами по себѣ, а потомъ покажите ему, что они такое въ нашихъ глазахъ: такимъ образомъ онъ будетъ въ состояніи сравнить мнѣніе съ истиной и подняться надъ толпой; такъ какъ нельзя знать предразсудки, когда принимаешь ихъ, и руководить народомъ, когда походишь на него. Но если вы начинаете знакомить его съ общественнымъ мнѣніемъ, не научивъ оцѣнивать его, то будьте увѣрены, что, наперекоръ всѣмъ вашимъ усиліямъ оно станетъ его мнѣніемъ и вамъ уже не искоренить его. Скажу въ заключеніе, что сдѣлать молодого человѣка разсудительнымъ можно лишь развивая его мнѣнія, а не диктуя ему наши.
Вы видите, что до сихъ поръ я не говорилъ о людяхъ съ моимъ воспитанникомъ, у него слишкомъ много здраваго смысла, чтобы слушать меня; его сношенія съ себѣ подобными еще недостаточна ощутительны для него, чтобы онъ могъ судить о другихъ по собственнымъ впечатлѣніямъ. Онъ не знаетъ ни одного человѣческаго существа, кромѣ себя самого, да и себя еще далеко не знаетъ: но если его сужденія о своей особѣ немногочисленны, то по крайней мѣрѣ всегда справедливы. Онъ не знаетъ, какое мѣсто должны занимать другіе, но онъ знаетъ свое мѣсто, и остается на немъ. Вмѣсто соціальныхъ законовъ, которыхъ онъ не можетъ знать, мы сковали его цѣпями необходимости. Онъ пока еще почти только физическое существо, будемъ-же продолжать относиться къ нему, какъ къ таковому.
Всѣ естественныя тѣла и всѣ человѣческія работы онъ долженъ оцѣнивать по ихъ осязательному отношенію къ его пользѣ, его безопасности, его сохраненію, его благополучію. Такъ, желѣзо должно быть въ его глазахъ гораздо дороже золота, стекло гораздо дороже алмаза; равнымъ образомъ онъ гораздо больше уважаетъ сапожника, каменщика, чѣмъ Ламперера, Леблана и всѣхъ ювелировъ Европы; кондитеръ представляется ему особенно важнымъ лицомъ, и онъ отдалъ-бы всю Академію Наукъ за самую маленькую кондитерскую Ломбардской улицы. Ювелиры, рѣзчики, позолотчики, золотошвеи, по его мнѣнію, только лѣнтяи, забавляющіеся совершенно безполезными пустяками; онъ не придаетъ также особеннаго значенія искусству часовщика. Счастливый ребенокъ тратитъ время, не будучи его рабомъ; онъ пользуется имъ и не знаетъ ему цѣны.
Безмятежность страстей, благодаря которой ходъ времени остается для него всегда ровнымъ, замѣняетъ ему инструментъ для измѣренія въ случаѣ надобности 1). Предполагая у него часы, также какъ и заставляя его плакать, я бралъ дюжиннаго Эмиля, чтобъ быть понятнымъ и полезнымъ читателю; такъ какъ настоящій Эмиль, будучи ребенкомъ, совершенно непохожимъ на другихъ дѣтей, не годится въ качествѣ примѣра.
Есть не менѣе естественная и еще болѣе разумная система, разсматривающая искусства соотвѣтственно отношеніямъ необходимости, связывающимъ ихъ, причемъ первое мѣсто занимаютъ болѣе
1) Время теряетъ для насъ мѣру, когда наши страсти хотятъ регулировать его теченіе по своему произволу. Часы мудраго — ровное расположеніе духа и душевный миръ, у него все своевременно и онъ всегда знаетъ свое время.
