родой, вовсе не зависитъ отъ насъ, то, которое дается вещами, зависитъ отъ насъ лишь въ извѣстныхъ отношеніяхъ. Только надъ тѣмъ воспитаніемъ, которое дается людьми, мы подлинно хозяева; да и то лишь въ предположеніи; ибо кто же можетъ надѣяться всецѣло управлять рѣчами и поступками всѣхъ лицъ, окружающихъ ребенка.
Итакъ, поскольку воспитаніе есть искусство, почти невозможно разсчитывать на его успѣхъ, потому что стеченіе обстоятельствъ, необходимое для его успѣха, ни отъ кого не зависитъ. Все, что можно сдѣлать съ помощію заботъ, это приблизиться болѣе или менѣе къ цѣли, но нужно счастье, чтобы ея достигнуть.
Что это за цѣль? та самая, къ которой стремится природа; это только что доказано. Такъ какъ содѣйствіе трехъ воспитаній необходимо для ихъ совершенства, то именно съ тѣмъ, надъ которымъ мы совершенно не властны, надо сообразовать оба остальныя. Но, можетъ быть слово природа имѣетъ черезчуръ неопредѣленный смыслъ; надо попытаться определить его.
Природа, говорятъ намъ, только привычка 1). Что это значитъ? Развѣ нѣтъ привычекъ, которыя усваиваются только подъ вліяніемъ насилія и никогда не заглушаютъ природы? Такова, напримѣръ, привычка растеній, которымъ не даютъ развиваться въ вертикальномъ направленіи. Послѣ того, какъ растенію предоставлена свобода, оно сохраняетъ то положеніе. которое было принято имъ по принужденію. Но сокъ не измѣнилъ вслѣдствіе этого своего первоначальнаго направленія, и если растеніе продолжаетъ развиваться, его продолженіе становится вертикальнымъ. То же бываетъ и съ человѣческими наклонностями. Пока остаешься въ одномъ и томъ же положеніи, можно сохранять наклонности, представляющія результатъ привычки, и наименѣе естественныя для насъ; но какъ только положеніе измѣняется, привычка утрачивается, и естественное возвращается. Воспитаніе, конечно, есть не что иное, какъ привычка. А развѣ не бываетъ людей, которые забываютъ и утрачиваютъ свое воспитаніе, и другихъ, которые его сохраняютъ? Откуда эта разница? Если нужно ограничить названіе «природа» привычками, сообразными природѣ, то можно обойтись безъ этой галиматьи.
Мы родимся чувствительными и съ самаго рожденія подвергаемся разнообразнымъ дѣйствіямъ со стороны окружающихъ предметовъ. Какъ только мы пріобрѣтаемъ, такъ сказать, сознаніе нашихъ ощущеній, мы становимся склонными искать или избѣгать предметовъ, которые ихъ вызываютъ, во первыхъ, смотря потому, пріятны-ли они намъ или непріятны; во-вторыхъ смотря по соотвѣтствію или несоотвѣтствію, которое мы находимъ между нами и этими предметами; и наконецъ, смотря по сужденіямъ, которыя мы выносимъ о нихъ на основаніи идеи счастья или совершенства, составляемой нашимъ разумомъ. Эти наклонности расширяются и укрѣпляются по мѣрѣ того
1) Г. Формей утверждаетъ, что говорятъ собственно не-то. Мнѣ кажется, однако, именно это сказано въ стихѣ, на который я имѣлъ въ виду возразить:
La nature, crois moi, n est rien que I habitude.
(Природа, повѣрь мнѣ, не что иное, какъ привычка).
Г. Формей, который не желаетъ внушать гордость себѣ подобнымъ, скромно выдаетъ мѣру своего мозга за мѣру человѣческаго пониманія
