Однажды, въ началѣ лѣта, на уединенной каменистой дорогѣ нашла я бѣдную маленькую птичку, не умѣвшую еще летать. Она сидѣла неподвижно, поднявъ кверху головку, какъ бы ожидая, что кто-нибудь придетъ къ ней на помощь, что чья-нибудь милосердная рука, чье-нибудь сострадательное сердце сжалится надъ ея безпомощнымъ положеніемъ.
Я снесла ее къ себѣ домой и накормила варенымъ яичнымъ желткомъ, смѣшаннымъ съ чернымъ хлѣбомъ и водой. Такъ какъ это была толстоклювая птичка, то я и считала такой кормъ наиболѣе для нея пригоднымъ, и не ошиблась: показавшіяся вскорѣ зеленовато-желтыя перышки позволили узнать въ ней молоденькую зеленушку[1].
Бѣдная птичка! У нея не было родителей, которые могли бы ее научить и предостеречь, и вотъ съ нею начали приключаться одна бѣда за другою. Такъ, горькій опытъ познакомилъ ее съ природой оконныхъ и зеркальныхъ стеколъ: стремительно ударяясь въ нихъ на полетѣ, она такъ сильно ушибалась, что мы не разъ замертво поднимали ее съ пола. Однако ея маленькій черепъ удивительно выдерживалъ эти жестокіе удары: немного холодной воды на головку и нѣсколько капель воды внутрь скоро приводили птичку снова въ бодрое состояніе. Однажды она опрокинулась во время купанья, такъ что едва не утонула; въ другой разъ упала за платяной шкапъ, гдѣ чуть было не задохнулась. Также, разъ она едва не удавилась между прутиками своей клѣтки, — словомъ, подвергалась одной опасности за другою.
Уже въ самой ранней своей юности она была чрезвычайно забавна. Когда я одѣвалась, любимою ея забавой было тащить мои рабочія ножницы, булавки, шпильки — вообще все, что только она могла поднять — на край туалетнаго стола; оттуда сбрасывала она всѣ эти предметы на полъ и съ любопытствомъ слѣдила за ихъ паденіемъ. Вообще, самымъ любимымъ ея дѣломъ было таскать, бросать, переворачивать и передвигать все, что только было возможно. И при всемъ томъ, это было милѣйшее созданіе, безстрашно-довѣрчивое и пресимпатичное въ каждомъ своемъ движеніи.
Милая птичка садилась ко мнѣ на голову, на плечи, летала у меня между руками во время работы и до невозможности мѣшала мнѣ въ моей домашней деятельности, такъ что я вынуждена была, наконецъ, посадить ее въ клѣтку. Рядомъ съ нею, на одномъ столѣ, помѣщалась клѣтка снѣгиря, который былъ очень красивъ, но крайне неповоротливъ и флегматиченъ. Онъ хорошо пѣлъ, и зеленушка, видимо, удивлялась его искусству. Летая на свободѣ, она часто садилась на клѣтку своего красногрудаго сосѣда, смотрла на него сверху внизъ и внимательно слушала его пѣніе, которому потомъ старалась подражать. Снѣгирь же, съ своей стороны, весьма явственно давалъ понять, что онъ решительно не желаетъ имѣть съ нею никакого дѣла. Эти два совершенно противоположныхъ характера были для насъ не малымъ источникомъ забавы и удивленія.
- ↑ Fringilla cyloris s. Cyloris hortensis. Обыкновенная зеленушка. Водится въ Россіи почти повсюду. Д. К.
Однажды, в начале лета, на уединённой каменистой дороге нашла я бедную маленькую птичку, не умевшую ещё летать. Она сидела неподвижно, подняв кверху головку, как бы ожидая, что кто-нибудь придёт к ней на помощь, что чья-нибудь милосердная рука, чьё-нибудь сострадательное сердце сжалится над её беспомощным положением.
Я снесла её к себе домой и накормила варёным яичным желтком, смешанным с чёрным хлебом и водой. Так как это была толстоклювая птичка, то я и считала такой корм наиболее для неё пригодным, и не ошиблась: показавшиеся вскоре зеленовато-жёлтые пёрышки позволили узнать в ней молоденькую зеленушку[1].
Бедная птичка! У неё не было родителей, которые могли бы её научить и предостеречь, и вот с нею начали приключаться одна беда за другою. Так, горький опыт познакомил её с природой оконных и зеркальных стёкол: стремительно ударяясь в них на полёте, она так сильно ушибалась, что мы не раз замертво поднимали её с пола. Однако её маленький череп удивительно выдерживал эти жестокие удары: немного холодной воды на головку и несколько капель воды внутрь скоро приводили птичку снова в бодрое состояние. Однажды она опрокинулась во время купанья, так что едва не утонула; в другой раз упала за платяной шкаф, где чуть было не задохнулась. Также, раз она едва не удавилась между прутиками своей клетки, — словом, подвергалась одной опасности за другою.
Уже в самой ранней своей юности она была чрезвычайно забавна. Когда я одевалась, любимою её забавой было тащить мои рабочие ножницы, булавки, шпильки — вообще всё, что только она могла поднять — на край туалетного стола; оттуда сбрасывала она все эти предметы на пол и с любопытством следила за их падением. Вообще, самым любимым её делом было таскать, бросать, переворачивать и передвигать всё, что только было возможно. И при всём том, это было милейшее создание, бесстрашно доверчивое и пресимпатичное в каждом своём движении.
Милая птичка садилась ко мне на голову, на плечи, летала у меня между руками во время работы и до невозможности мешала мне в моей домашней деятельности, так что я вынуждена была, наконец, посадить её в клетку. Рядом с нею, на одном столе, помещалась клетка снегиря, который был очень красив, но крайне неповоротлив и флегматичен. Он хорошо пел, и зеленушка, видимо, удивлялась его искусству. Летая на свободе, она часто садилась на клетку своего красногрудого соседа, смотрела на него сверху вниз и внимательно слушала его пение, которому потом старалась подражать. Снегирь же, с своей стороны, весьма явственно давал понять, что он решительно не желает иметь с нею никакого дела. Эти два совершенно противоположных характера были для нас немалым источником забавы и удивления.
- ↑ Fringilla cyloris s. Cyloris hortensis. Обыкновенная зеленушка. Водится в России почти повсюду. Д. К.
