разъ, соперничая въ оригинальныхъ выходкахъ, осыпая меня градомъ шутокъ, чтобы казаться интересными; они хотѣли бы открыться мнѣ вполнѣ, заставить меня понять ихъ до глубины души, разсказать мнѣ въ двухъ словахъ всю свою жизнь. Въ отличіе отъ буржуазныхъ юношей и жеманныхъ барышень, чувствовалось благородное желаніе симпатіи и любви въ ихъ обращеніи и разговорахъ… Вскорѣ они уже позволяли себѣ по моему адресу такія эти вольности, которыя постоянно прерывали ихъ разговоры, и которыя я одобрялъ, такъ какъ платилъ имъ тѣмъ же: они ощупывали у меня мускулы, ударяли меня по спинѣ, пробовали сопротивленіе моихъ мускуловъ, и самый сильный изъ нихъ опустилъ съ такою настойчивостью свои два кулака на мои лопатки, что я даже закачался. Вообще, я держался ровно, и не казался имъ ни дьяволомъ, ни подлецомъ. Во всякомъ случаѣ, у нихъ было утѣшеніе по поводу главнаго: я не принадлежалъ къ полиціи. Ихъ чутье непремѣнно предупредило бы ихъ объ этомъ.
Смотритель тюрьмы, сыщикъ, агентъ полиціи и нравовъ имѣютъ на своемъ лицѣ какую-то неизгладимую черту, которая не обманываетъ никогда заинтересованныхъ людей.
Одно время я подвергся настоящему допросу; эти бѣдняки изучали мою моральную и физическую сторону.
— Чѣмъ занимаетесь вы, сударь?
раз, соперничая в оригинальных выходках, осыпая меня градом шуток, чтобы казаться интересными; они хотели бы открыться мне вполне, заставить меня понять их до глубины души, рассказать мне в двух словах всю свою жизнь. В отличие от буржуазных юношей и жеманных барышень, чувствовалось благородное желание симпатии и любви в их обращении и разговорах… Вскоре они уже позволяли себе по моему адресу такие эти вольности, которые постоянно прерывали их разговоры, и которые я одобрял, так как платил им тем же: они ощупывали у меня мускулы, ударяли меня по спине, пробовали сопротивление моих мускулов, и самый сильный из них опустил с такою настойчивостью свои два кулака на мои лопатки, что я даже закачался. Вообще, я держался ровно, и не казался им ни дьяволом, ни подлецом. Во всяком случае, у них было утешение по поводу главного: я не принадлежал к полиции. Их чутье непременно предупредило бы их об этом.
Смотритель тюрьмы, сыщик, агент полиции и нравов имеют на своем лице какую-то неизгладимую черту, которая не обманывает никогда заинтересованных людей.
Одно время я подвергся настоящему допросу; эти бедняки изучали мою моральную и физическую сторону.
— Чем занимаетесь вы, сударь?
