На этотъ разъ я отвѣчалъ, и такимъ тономъ, какимъ должны были исповѣдывать Бога первые христіане, ощущая волненіе и предвкушая пытку: «я то люблю оборванцевъ отъ всего моего сердца!» Я повторилъ даже это заявленіе, такъ какъ молодой насмѣшникъ смотрѣлъ на меня съ изумленіемъ, не вѣря своимъ ушамъ или не понимая меня. Затѣмъ медленнымъ, лѣнивымъ голосомъ, этимъ модулирующимъ голосомъ, который они усваиваютъ при дракахъ или выкрикахъ товаровъ, онъ протянулъ: «Эй, вы всѣ! Послушайте этого человѣка! Онъ говоритъ, что любитъ оборванцевъ!»
При этомъ неслыханномъ откровеніи, оба боровшихся прекратили свои объятія, напоминавшія мнѣ увертки угрей, которыхъ возятъ въ тачкахъ торговцы рыбой, еще задыхаясь, не переставая разсматривать меня, какъ любопытнаго звѣря, они оправлялись, какъ можно лучше, толкая свою рубашку и вязаную куртку въ панталоны и встряхивая свою фуражку, ударяя ею по задней части тѣла, о которую они также трутъ спички. Можетъ быть, они сочли меня за сумасшедшаго? Разумѣется, я ихъ поразилъ. Я былъ одѣтъ не изысканно, но все же слишкомъ буржуазно. Развязные наблюдатели, какими они были, могли быстро опредѣлить мою личность. Было ли благопріятнымъ для меня ихъ изученіе? Побѣдилъ ли я ихъ предубѣжденіе, ихъ хроническое презрѣніе, все, что волновало
На этот раз я отвечал, и таким тоном, каким должны были исповедовать Бога первые христиане, ощущая волнение и предвкушая пытку: «я-то люблю оборванцев от всего моего сердца!» Я повторил даже это заявление, так как молодой насмешник смотрел на меня с изумлением, не веря своим ушам или не понимая меня. Затем медленным, ленивым голосом, этим модулирующим голосом, который они усваивают при драках или выкриках товаров, он протянул: «Эй, вы все! Послушайте этого человека! Он говорит, что любит оборванцев!»
При этом неслыханном откровении, оба боровшихся прекратили свои объятия, напоминавшие мне увертки угрей, которых возят в тачках торговцы рыбой, еще задыхаясь, не переставая рассматривать меня, как любопытного зверя, они оправлялись, как можно лучше, толкая свою рубашку и вязаную куртку в панталоны и встряхивая свою фуражку, ударяя ею по задней части тела, о которую они также трут спички. Может быть, они сочли меня за сумасшедшего? Разумеется, я их поразил. Я был одет не изысканно, но все же слишком буржуазно. Развязные наблюдатели, какими они были, могли быстро определить мою личность. Было ли благоприятным для меня их изучение? Победил ли я их предубеждение, их хроническое презрение, все, что волновало
