Я порвалъ бы окончательно съ этимъ блуднымъ сыномъ, еслибъ наши общіе друзья не вмѣшались. Молодой человѣкъ возбуждалъ, не смотря на все, непонятное очарованіе въ нихъ, какъ и во мнѣ. Благодаря ему, наши бесѣды поднимались надъ болтовней и сплетнями въ кабачкѣ. Къ тому же мы льстили себя надеждой привести его къ болѣе здоровымъ понятіямъ, и мы объясняли его заблужденія — неукротимостью его темперамента и неопытностью. Въ это время я не читалъ еще его дневника, иначе я не обольщалъ бы себя надеждой на его выздоровленіе и предоставилъ бы его мрачному паденію.
Протекали недѣли, — мѣсяцы, онъ не подавалъ о себѣ признака жизни. Онъ живалъ то въ Антверпенѣ, то въ Брюсселѣ, блуждая иногда по пескамъ Кампины, по берегамъ Шельды, шатаясь по оригинальнымъ предмѣстіямъ, расположеннымъ вокругъ главнаго торговаго города и столицы. Въ Брюсселѣ онъ преимущественно занимался пьянствомъ. Онъ нашелъ себѣ здѣсь, какъ мы увидимъ, болѣе привѣтливую чернь, менѣе дикую, чѣмъ бродяги родного порта.
На слѣдующихъ страницахъ, постепенные успѣхи его увлеченія простымъ народомъ доходятъ до истеріи. Многіе отрывки, посвященные психологіи брюссельскаго оборванца, походятъ на пріятную вспышку остроумія. Какое нибудь юмористическое наблюденіе могло бы измѣнить чувства бѣднаго малаго. Но среди изліяній, въ
Я порвал бы окончательно с этим блудным сыном, если б наши общие друзья не вмешались. Молодой человек возбуждал, несмотря на все, непонятное очарование в них, как и во мне. Благодаря ему, наши беседы поднимались над болтовней и сплетнями в кабачке. К тому же мы льстили себя надеждой привести его к более здоровым понятиям, и мы объясняли его заблуждения — неукротимостью его темперамента и неопытностью. В это время я не читал еще его дневника, иначе я не обольщал бы себя надеждой на его выздоровление и предоставил бы его мрачному падению.
Протекали недели, — месяцы, он не подавал о себе признака жизни. Он живал то в Антверпене, то в Брюсселе, блуждая иногда по пескам Кампины, по берегам Шельды, шатаясь по оригинальным предместьям, расположенным вокруг главного торгового города и столицы. В Брюсселе он преимущественно занимался пьянством. Он нашел себе здесь, как мы увидим, более приветливую чернь, менее дикую, чем бродяги родного порта.
На следующих страницах, постепенные успехи его увлечения простым народом доходят до истерии. Многие отрывки, посвященные психологии брюссельского оборванца, походят на приятную вспышку остроумия. Какое-нибудь юмористическое наблюдение могло бы изменить чувства бедного малого. Но среди излияний, в
