Только, въ отличіе отъ этихъ поэтовъ и этихъ святыхъ, я не хочу, чтобы мои бѣдняки были униженными и рабами. Если они возмутятся, я хотѣлъ бы, чтобы это произошло по одиночкѣ, каждый за себя, — безъ того, чтобы въ ихъ преступленія вселился духъ соціальныхъ требованій. Непокорные, согласно моей душѣ, возмутятся съ точки зрѣнія чисто индивидуальной, безъ политическихъ цѣлей, не питая надежды и тщеславнаго стремленія устроиться въ свою очередь на вершинѣ лѣстницѣ и царить, насыщаться и невыразимо глупѣть, какъ лучшіе современные люди. Клянусь вамъ, мой добрый Бергманъ, я не мечтаю о лучшемъ коллективномъ положеніи, я не обольщаю себя никакой утопіей, и вы еще болѣе удивитесь, если я скажу вамъ, что всѣхъ этихъ красивыхъ мужчинъ во фракахъ и высокихъ цилиндрахъ, этихъ гордыхъ дамъ, украшенныхъ цвѣтами, перьями и бездѣлками, этихъ автоматовъ съ ихъ поклонами и готовыми формулами, по отношенію которыхъ я сейчасъ только выказывалъ полное презрѣніе, я считаю необходимыми для гармоніи этого міра. Я не хотѣлъ бы уничтожить ихъ; я бы съ сожалѣніемъ смотрѣлъ, еслибъ они погибли въ народномъ возстаніи, такъ какъ они уступили бы мѣсто другимъ человѣческимъ автоматамъ, можетъ быть, еще болѣе безобразнымъ и болѣе глупымъ, подобно тому, какъ казни на гильотинѣ и высылки эпохи террора создали когда то современныхъ капиталистовъ.
Только, в отличие от этих поэтов и этих святых, я не хочу, чтобы мои бедняки были униженными и рабами. Если они возмутятся, я хотел бы, чтобы это произошло по одиночке, каждый за себя, — без того, чтобы в их преступления вселился дух социальных требований. Непокорные, согласно моей душе, возмутятся с точки зрения чисто индивидуальной, без политических целей, не питая надежды и тщеславного стремления устроиться в свою очередь на вершине лестнице и царить, насыщаться и невыразимо глупеть, как лучшие современные люди. Клянусь вам, мой добрый Бергман, я не мечтаю о лучшем коллективном положении, я не обольщаю себя никакой утопией, и вы еще более удивитесь, если я скажу вам, что всех этих красивых мужчин во фраках и высоких цилиндрах, этих гордых дам, украшенных цветами, перьями и безделками, этих автоматов с их поклонами и готовыми формулами, по отношению которых я сейчас только выказывал полное презрение, я считаю необходимыми для гармонии этого мира. Я не хотел бы уничтожить их; я бы с сожалением смотрел, если б они погибли в народном восстании, так как они уступили бы место другим человеческим автоматам, может быть, еще более безобразным и более глупым, подобно тому, как казни на гильотине и высылки эпохи террора создали когда-то современных капиталистов.
