Еслибъ онъ примѣнялся къ ихъ смѣшному языку и ихъ тривіальному образу дѣйствія, изъ этого разумѣется, ничего бы не вышло. Но, когда онъ заговорилъ со мною о желаніи спуститься на нѣсколько ступеней и отдаться пьянству, я сталъ отговаривать его изъ всѣхъ силъ.
Общество имѣетъ недостатки, я согласенъ съ нимъ; въ немъ царитъ много китайскаго:
— Тѣмъ не менѣе, — сказалъ я ему, — законы и правила необходимы и мѣщаютъ намъ впасть въ варварство. Соціальная разграниченность тоже необходима. Важно, чтобы мы держались на мѣстахъ и наблюдали разстояніе. Интересоваться маленькими людьми, поддерживать ихъ, просвѣщать: нѣтъ ничего лучшаго. Что касается того, чтобы жить ихъ жизнью, унизиться до ихъ уровня, это было бы заблужденіемъ. Это равносильно самоубійству! А ты говоришь о томъ, чтобы спуститься ниже. Ахъ! Фи!
Негодованіе давило мнѣ горло, онъ воспользовался этимъ, чтобы отвѣтить мнѣ:
— Вы можете думать все, что вы захотите, мой дорогой Бергманъ, но я разсчитываю исключительно на эти подонки общества, чтобы сдѣлать свою жизнь сносной. Чѣмъ старше я становлюсь, тѣмъ менѣе я нахожусь въ своей стихіи. Я понимаю такъ же мало нашихъ буржуа, какъ мало и они меня понимаютъ. Я знаю и чувствую гораздо больше, чѣмъ всѣ эти болтуны, выставляющіе на показъ свое знаніе и свою чувстви-
Если б он применялся к их смешному языку и их тривиальному образу действия, из этого разумеется, ничего бы не вышло. Но, когда он заговорил со мною о желании спуститься на несколько ступеней и отдаться пьянству, я стал отговаривать его из всех сил.
Общество имеет недостатки, я согласен с ним; в нем царит много китайского:
— Тем не менее, — сказал я ему, — законы и правила необходимы и мешают нам впасть в варварство. Социальная разграниченность тоже необходима. Важно, чтобы мы держались на местах и наблюдали расстояние. Интересоваться маленькими людьми, поддерживать их, просвещать: нет ничего лучшего. Что касается того, чтобы жить их жизнью, унизиться до их уровня, это было бы заблуждением. Это равносильно самоубийству! А ты говоришь о том, чтобы спуститься ниже. Ах! Фи!
Негодование давило мне горло, он воспользовался этим, чтобы ответить мне:
— Вы можете думать все, что вы захотите, мой дорогой Бергман, но я рассчитываю исключительно на эти подонки общества, чтобы сделать свою жизнь сносной. Чем старше я становлюсь, тем менее я нахожусь в своей стихии. Я понимаю так же мало наших буржуа, как мало и они меня понимают. Я знаю и чувствую гораздо больше, чем все эти болтуны, выставляющие напоказ свое знание и свою чувстви-
