ихъ знакомыхъ, чтобы проводить все время съ кочегарами и фабричными магазинщиками. Изъ своего общества онъ не признавалъ никого, даже дѣтей, своихъ сверстниковъ.
Я былъ единственнымъ «бариномъ», съ которымъ онъ былъ друженъ. Горячность, съ которой онъ восхвалялъ мнѣ своихъ несчастныхъ друзей, льстила моимъ политическимъ убѣжденіямъ, благосклонно допускавшимъ сближеніе капиталистовъ съ наемными людьми.
Вотъ нѣсколько отрывковъ изъ дневника Лорана, въ которыхъ его симпатія къ рабочимъ обозначается въ сильно экзальтированныхъ выраженіяхъ, но не переходящихъ границы и согласующихся достаточно хорошо съ доводами, которые онъ мнѣ приводилъ въ то время:
«Я не перестаю наблюдать мостовщиковъ, занятыхъ своимъ дѣломъ въ теченіе двухъ дней подъ моими окнами. Я люблю музыку ихъ трамбовокъ, мнѣ дорогъ этотъ тембръ. Они сами согласуютъ превосходно равномѣрность своихъ жестовъ съ цвѣтомъ своихъ лохмотьевъ и всѣмъ тѣмъ, что видно изъ ихъ тѣла. Когда они нагибаются или стоятъ прямо, во время работы или отдыха, они всегда увлекаютъ меня своею пла-
их знакомых, чтобы проводить все время с кочегарами и фабричными магазинщиками. Из своего общества он не признавал никого, даже детей, своих сверстников.
Я был единственным «барином», с которым он был дружен. Горячность, с которой он восхвалял мне своих несчастных друзей, льстила моим политическим убеждениям, благосклонно допускавшим сближение капиталистов с наемными людьми.
Вот несколько отрывков из дневника Лорана, в которых его симпатия к рабочим обозначается в сильно экзальтированных выражениях, но не переходящих границы и согласующихся достаточно хорошо с доводами, которые он мне приводил в то время:
«Я не перестаю наблюдать мостовщиков, занятых своим делом в течение двух дней под моими окнами. Я люблю музыку их трамбовок, мне дорог этот тембр. Они сами согласуют превосходно равномерность своих жестов с цветом своих лохмотьев и всем тем, что видно из их тела. Когда они нагибаются или стоят прямо, во время работы или отдыха, они всегда увлекают меня своею пла-
