плоту этихъ сентябрьскихъ сумерокъ? Онъ вытираетъ лобъ обшлагомъ своего фланелеваго рукава.
Какъ онъ медлитъ кончить, разстаться со мною, благодаря этимъ положеннымъ шести футамъ земли! Онъ задумывается, облокотившись каблукомъ на лопату, подпершись локтемъ и опустивъ подбородокъ на руки.
Подозрѣваетъ ли онъ о моемъ посмертномъ поклоненіи?
Честное слово, онъ позируетъ! Вотъ счастье и очарованіе его позъ! Мнѣ нужно было бы воскреснуть, чтобы лучше видѣть.
Онъ снова принялся за свою пѣсню и за работу. Его размѣренныя движенія прелестны.
Ахъ! бѣдняжка, простой человѣкъ, онъ заключаетъ для меня красоту бесчисленныхъ парій, передъ которыми я млѣлъ, таялъ, растворялся, настолько пламеннымъ былъ мой экстазъ. Онъ послѣдній изъ тѣхъ, которые били меня по нервамъ и которые заставляли кипѣть мою кровь. Еще одну лопату! точно изъ милости!
Но онъ пересталъ пѣть и копать. Его радость пропала. Почему? Въ противоположность моимъ предчувствіямъ какая-то грусть охватываетъ этого невиннаго юношу, покорившаго безъ своего вѣдома идеолога, который не переставалъ созерцать его. Въ первый разъ, молодой могильщикъ задумывается, мечтаетъ, забываетъ о времени, о своихъ, о кабачкѣ, о домѣ, о своемъ очагѣ и о своемъ дѣлѣ…»
плоту этих сентябрьских сумерок? Он вытирает лоб обшлагом своего фланелевого рукава.
Как он медлит кончить, расстаться со мною, благодаря этим положенным шести футам земли! Он задумывается, облокотившись каблуком на лопату, подпершись локтем и опустив подбородок на руки.
Подозревает ли он о моем посмертном поклонении?
Честное слово, он позирует! Вот счастье и очарование его поз! Мне нужно было бы воскреснуть, чтобы лучше видеть.
Он снова принялся за свою песню и за работу. Его размеренные движения прелестны.
Ах! бедняжка, простой человек, он заключает для меня красоту бесчисленных парий, перед которыми я млел, таял, растворялся, настолько пламенным был мой экстаз. Он последний из тех, которые били меня по нервам и которые заставляли кипеть мою кровь. Еще одну лопату! точно из милости!
Но он перестал петь и копать. Его радость пропала. Почему? В противоположность моим предчувствиям какая-то грусть охватывает этого невинного юношу, покорившего без своего ведома идеолога, который не переставал созерцать его. В первый раз, молодой могильщик задумывается, мечтает, забывает о времени, о своих, о кабачке, о доме, о своем очаге и о своем деле…»
