ихъ излюбленной гимнастики. Ихъ горячность могла бы проникнуть въ меня, ихъ бархатъ прикасался бы еще ко мнѣ, я слушалъ бы ихъ проклинающую и непристойную фламандскую рѣчь, которая жжетъ, какъ водка и царапаетъ ухо, точно кошачій языкъ, лижущій руку. Они любятъ сразу, цѣлою бандою: одна женщина для всѣхъ! Въ свободное время, лѣтомъ, до поздней ночи, не желая отправляться въ слишкомъ жаркіе чердаки въ глубинѣ ихъ тупиковъ, они танцовали бы или боролись бы подъ звукъ какого-нибудь аккордеона или флейты, и я ощущалъ бы во время ихъ игры то же удовольствіе, какимъ наслаждалась душа Патрокла, на могильномъ холмѣ котораго безутѣшный Ахиллъ заставлялъ бороться самыхъ красивыхъ юношей изъ ихъ товарищей…
И такъ какъ всѣ стали кричать по поводу этой необыкновенной мысли, я захотѣлъ еще усилить сказанное мною и прибавилъ, желая ихъ разсмѣшить:
— Если только меня не зароютъ на какомъ-нибудь кладбищѣ казненныхъ, гдѣ тѣла монаховъ изъ аббатства Monte à Regret ждутъ послѣдняго суда, опустивъ голову между ногъ.
За неимѣніемъ подобнаго кладбища, я долженъ былъ удовлетвориться существующими кладбищами. Поэтому я снова брожу по моему любимому предмѣстью, въ томъ направленіи, гдѣ сады мертвыхъ окаймляютъ городъ живыхъ. Оно
их излюбленной гимнастики. Их горячность могла бы проникнуть в меня, их бархат прикасался бы еще ко мне, я слушал бы их проклинающую и непристойную фламандскую речь, которая жжет, как водка и царапает ухо, точно кошачий язык, лижущий руку. Они любят сразу, целою бандою: одна женщина для всех! В свободное время, летом, до поздней ночи, не желая отправляться в слишком жаркие чердаки в глубине их тупиков, они танцевали бы или боролись бы под звук какого-нибудь аккордеона или флейты, и я ощущал бы во время их игры то же удовольствие, каким наслаждалась душа Патрокла, на могильном холме которого безутешный Ахилл заставлял бороться самых красивых юношей из их товарищей…
И так как все стали кричать по поводу этой необыкновенной мысли, я захотел еще усилить сказанное мною и прибавил, желая их рассмешить:
— Если только меня не зароют на каком-нибудь кладбище казненных, где тела монахов из аббатства Monte à Regret ждут последнего суда, опустив голову между ног.
За неимением подобного кладбища, я должен был удовлетвориться существующими кладбищами. Поэтому я снова брожу по моему любимому предместью, в том направлении, где сады мертвых окаймляют город живых. Оно
