Если бы я прислушался къ своему внутреннему голосу, въ области теорій, я бы только предохранилъ ихъ отъ вліянія права сильнаго; я внушилъ бы имъ спасительную боязнь судьи и жандарма; научилъ бы ихъ обходить законъ и усыплять бдительность полиціи. Такъ волчицы научаютъ своихъ дѣтей выслѣживать охотниковъ, распознавать капканы, заниматься хищничествомъ только подъ покровомъ мрака. Макіавелли написалъ свою книгу о Государѣ, книга же объ Оборванцѣ еще должна быть написана.
Кончено, я не могу больше притворяться; по крайней мѣрѣ — съ людьми моей расы.
Одинъ изъ моихъ учениковъ, маленькій Варрэ, семнадцатилѣтній брюссельскій шалунъ, который сталъ мнѣ еще дороже другихъ, благодаря сходству съ бѣднымъ Зволю и который былъ героемъ того приключенія на вокзалѣ, забавлялся тѣмъ, что выпускалъ майскихъ жуковъ въ классѣ во время урока географіи. Поймавъ его на мѣстѣ преступленія, я первую минуту ограничился тѣмъ, что открылъ окна и выпустилъ жужжащихъ насѣкомыхъ. Послѣ урока я, однако, потребовалъ виновнаго къ себѣ.
— Ахъ! Это вы! обратился я къ нему съ сердитымъ тономъ. Что вы скажете, если я велю посадить васъ въ карцеръ на хлѣбъ и на воду? развѣ вы не знаете еще другихъ, болѣ жесто-
Если бы я прислушался к своему внутреннему голосу, в области теорий, я бы только предохранил их от влияния права сильного; я внушил бы им спасительную боязнь судьи и жандарма; научил бы их обходить закон и усыплять бдительность полиции. Так волчицы научают своих детей выслеживать охотников, распознавать капканы, заниматься хищничеством только под покровом мрака. Макиавелли написал свою книгу о Государе, книга же об Оборванце еще должна быть написана.
Кончено, я не могу больше притворяться; по крайней мере — с людьми моей расы.
Один из моих учеников, маленький Варрэ, семнадцатилетний брюссельский шалун, который стал мне еще дороже других, благодаря сходству с бедным Зволю и который был героем того приключения на вокзале, забавлялся тем, что выпускал майских жуков в классе во время урока географии. Поймав его на месте преступления, я первую минуту ограничился тем, что открыл окна и выпустил жужжащих насекомых. После урока я, однако, потребовал виновного к себе.
— Ах! Это вы! обратился я к нему с сердитым тоном. Что вы скажете, если я велю посадить вас в карцер на хлеб и на воду? разве вы не знаете еще других, боле жесто-
