рая была свыше моихъ силъ? Я чувствую себя изолированнымъ, какъ никогда. Меня не понимали, когда я жилъ жизнью пропащихъ людей; зато и мое пламенное желаніе вырвать ихъ изъ этого гибельнаго существованія также осталось бы непонятымъ. Никто ихъ не любитъ, кромѣ меня — а я, быть можетъ, люблю ихъ ужъ слишкомъ! Хотя я и сдерживаю себя, большая доля снисхожденія и симпатіи примѣшивается къ суровой, дышащей только покровительствомъ заботливости, которую я долженъ бы имъ выказывать…
Нѣтъ, мнѣ не слѣдовало являться сюда. Благовидные предлоги, какими я оправдывалъ свое поступленіе на это мѣсто, съ такою тревожною температурою, скрывали отъ меня самого тѣ запросы, которые только временно задремали во мнѣ. Я, который боялся обжоговъ, приблизился къ огню. Желая его погасить, я только его разжигаю.
Что же дѣлать? Отказаться? Уже пора!
Лучше было видѣть ихъ на свободѣ. Они тогда менѣе привлекали меня.
Во снѣ я снова увидѣлъ своихъ брюссельскихъ оборванцевъ. Они обращались ко мнѣ съ безмолвными упреками, которые я читалъ въ ихъ красивыхъ печальныхъ глазахъ: «такъ ты, значитъ, становишься на сторону мучителей», гово-
рая была свыше моих сил? Я чувствую себя изолированным, как никогда. Меня не понимали, когда я жил жизнью пропащих людей; зато и мое пламенное желание вырвать их из этого гибельного существования также осталось бы непонятым. Никто их не любит, кроме меня — а я, быть может, люблю их уж слишком! Хотя я и сдерживаю себя, большая доля снисхождения и симпатии примешивается к суровой, дышащей только покровительством заботливости, которую я должен бы им выказывать…
Нет, мне не следовало являться сюда. Благовидные предлоги, какими я оправдывал свое поступление на это место, с такою тревожною температурою, скрывали от меня самого те запросы, которые только временно задремали во мне. Я, который боялся обжогов, приблизился к огню. Желая его погасить, я только его разжигаю.
Что же делать? Отказаться? Уже пора!
Лучше было видеть их на свободе. Они тогда менее привлекали меня.
Во сне я снова увидел своих брюссельских оборванцев. Они обращались ко мне с безмолвными упреками, которые я читал в их красивых печальных глазах: «так ты, значит, становишься на сторону мучителей», гово-
