ми, еслибъ я даже не былъ предрасположенъ къ тому, чтобы полюбить ихъ. Я готовъ былъ защищать дѣло этихъ кровавыхъ Спрангалей противъ мнѣнія людей порядка и симметріи.
Сначала, въ глубинѣ моей души, образовалось что-то вродѣ презрѣнія къ ихъ хулителю; я слушалъ его съ ироніей, являясь какъ бы серьезнымъ противникомъ всѣхъ его оцѣнокъ, сильно желая засмѣяться ему въ лицо, и изумить его словами, которыя онъ, подобно Бергману и другимъ, не замедлилъ бы назвать парадоксами и софизмами. Но такъ какъ я удерживалъ себя, то это скрытое негодованіе обратилось въ возбужденную язвительность, въ одинъ изъ тѣхъ ѣдкихъ насмѣшливыхъ состояній, которые могли бы свести насъ съ ума, еслибъ они продолжались долго, во что-то проклинающее и судорожное, какъ взрывъ смѣха человѣка, подвергнутаго пыткѣ.
Мой чиновникъ не подозрѣвалъ никогда о страданіи моей совѣсти.
Изъ приличія я вставлялъ громко, время отъ времени, вѣжливое и стереотипное слово, достаточно банальное; я дѣлалъ видъ, съ цѣлью одобрить его рѣчи, что я съ нимъ одного мнѣнія.
Онъ не подозрѣвалъ вовсе, что по мѣрѣ того, какъ онъ дѣйствовалъ въ качествѣ Филистимлянина и фариссея, странная жалоба диссонировала, создавала разногласія во мнѣ, точно цѣлый зарядъ изъ безграничнаго числа
ми, если б я даже не был предрасположен к тому, чтобы полюбить их. Я готов был защищать дело этих кровавых Спрангалей против мнения людей порядка и симметрии.
Сначала, в глубине моей души, образовалось что-то вроде презрения к их хулителю; я слушал его с иронией, являясь как бы серьезным противником всех его оценок, сильно желая засмеяться ему в лицо, и изумить его словами, которые он, подобно Бергману и другим, не замедлил бы назвать парадоксами и софизмами. Но так как я удерживал себя, то это скрытое негодование обратилось в возбужденную язвительность, в один из тех едких насмешливых состояний, которые могли бы свести нас с ума, если б они продолжались долго, во что-то проклинающее и судорожное, как взрыв смеха человека, подвергнутого пытке.
Мой чиновник не подозревал никогда о страдании моей совести.
Из приличия я вставлял громко, время от времени, вежливое и стереотипное слово, достаточно банальное; я делал вид, с целью одобрить его речи, что я с ним одного мнения.
Он не подозревал вовсе, что по мере того, как он действовал в качестве Филистимлянина и фарисея, странная жалоба диссонировала, создавала разногласия во мне, точно целый заряд из безграничного числа
