по самому внушительному жесту, сопровождавшему его намеки, мы понимаемъ, что дѣло идетъ о нѣкоторыхъ покушеніяхъ на запоздавшихъ женщинъ, — покушеніямъ, которымъ оба друга привыкли отдаваться когда-то.
Интригуя насъ своими умалчиваніями, молодецъ отговаривался.
Это происходило въ сумерки, въ ту пору, когда солнце должно было изнасиловать чудесныя, золотистыя и пурпуровыя облака и разсѣять ихъ пухъ, точно пухъ дичи, по воздуху, обрызганному тепловатою кровью…
И такъ какъ другіе настаивали, заинтересовавшись, желая узнать подробности, бездѣльникъ изображаетъ намъ картины изнасилованій среди деревьевъ общественныхъ парковъ, позади скамеекъ, на которыхъ отдаются по воскресеньямъ своей страсти влюбленные. Они показываются въ благопріятный моментъ, прогоняютъ влюбленнаго, насыщаются красавицей. Въ другой разъ, они подстерегаютъ возлѣ казармы маленькихъ крестьянокъ, провожающихъ рекрутовъ, въ тотъ часъ, когда вечерняя заря словно плачетъ, какъ будто горнистъ рыдаетъ, играя на своемъ инструментѣ.
— Намъ удается «работать» на откосахъ желѣзной дороги, разсказываетъ Турламэнъ: тамъ никто насъ не безпокоитъ, къ тому же, если жертва бываетъ очень измучена, мы всегда мо-
по самому внушительному жесту, сопровождавшему его намеки, мы понимаем, что дело идет о некоторых покушениях на запоздавших женщин, — покушениям, которым оба друга привыкли отдаваться когда-то.
Интригуя нас своими умалчиваниями, молодец отговаривался.
Это происходило в сумерки, в ту пору, когда солнце должно было изнасиловать чудесные, золотистые и пурпуровые облака и рассеять их пух, точно пух дичи, по воздуху, обрызганному тепловатою кровью…
И так как другие настаивали, заинтересовавшись, желая узнать подробности, бездельник изображает нам картины изнасилований среди деревьев общественных парков, позади скамеек, на которых отдаются по воскресеньям своей страсти влюбленные. Они показываются в благоприятный момент, прогоняют влюбленного, насыщаются красавицей. В другой раз, они подстерегают возле казармы маленьких крестьянок, провожающих рекрутов, в тот час, когда вечерняя заря словно плачет, как будто горнист рыдает, играя на своем инструменте.
— Нам удается «работать» на откосах железной дороги, рассказывает Турламэн: там никто нас не беспокоит, к тому же, если жертва бывает очень измучена, мы всегда мо-
