Иванъ Жилькэнъ на вопросъ одного интервьюэра, что онъ думаетъ объ Экоутѣ, отвѣчалъ: «Это — бельгійскій Горькій!» Да, но Горькій первой формаціи, Горькій еще не знаменитый, создавшій такіе шедевры, какъ «Челкашъ», Горькій до революціи, до Италіи… Экоутъ — бельгійскій Горькій прежде всего и исключительно отъ того, что его любимые герои въ повѣстяхъ, романахъ — бродяги, карманные воры, мелкіе рабочіе, рецидивисты, «бывшіе люди», подонки общества, какъ мы охотно сказали бы, непокорныя, порывистыя, простыя, грубыя натуры, съ дикими умами, необузданными страстями, но умѣющія стоически переносить выпавшія на ихъ долю страданія, способныя на глубокую дружбу и самопожертвованіе, презирающія буржуазію и затаившія въ сердцѣ горечь и негодованіе за свою несчастную, неудачную жизнь. Это — озлобленные, ожесточенные нищіе, вѣчные странники мостовой, утомленные своимъ бездѣліемъ, ничѣмъ незанятые упрямцы, по нѣсколько разъ въ своей жизни побывавшіе въ тюрьмахъ, «освобожденные каторжники, предназначенные судьбой къ бродяжничеству, оконченные люди, словно сожженные, изъѣденные, поблекшіе, которыхъ общество, считая ихъ искупленіе недостаточнымъ, а ихъ безчестіе неизгладимымъ, упорно отталкиваетъ отъ себя какъ желудокъ извергаетъ рвотное, какъ море выбрасываетъ обломки» (Nouvelles Kermesses).
Иван Жилькэн на вопрос одного интервьюера, что он думает об Экоуте, отвечал: «Это — бельгийский Горький!» Да, но Горький первой формации, Горький еще не знаменитый, создавший такие шедевры, как «Челкаш», Горький до революции, до Италии… Экоут — бельгийский Горький прежде всего и исключительно от того, что его любимые герои в повестях, романах — бродяги, карманные воры, мелкие рабочие, рецидивисты, «бывшие люди», подонки общества, как мы охотно сказали бы, непокорные, порывистые, простые, грубые натуры, с дикими умами, необузданными страстями, но умеющие стоически переносить выпавшие на их долю страдания, способные на глубокую дружбу и самопожертвование, презирающие буржуазию и затаившие в сердце горечь и негодование за свою несчастную, неудачную жизнь. Это — озлобленные, ожесточенные нищие, вечные странники мостовой, утомленные своим безделием, ничем незанятые упрямцы, по несколько раз в своей жизни побывавшие в тюрьмах, «освобожденные каторжники, предназначенные судьбой к бродяжничеству, оконченные люди, словно сожженные, изъеденные, поблекшие, которых общество, считая их искупление недостаточным, а их бесчестие неизгладимым, упорно отталкивает от себя как желудок извергает рвотное, как море выбрасывает обломки» (Nouvelles Kermesses).
