меньше слѣдила за Лораномъ и послѣдній пользовался иногда этимъ, чтобы отправиться гулять далеко.
Въ одинъ темный вечеръ, онъ медленно возвращался по предмѣстію фабрики. Когда онъ вступилъ на длинную улицу рабочихъ, скудно освященную, на большомъ разстояніи, всегда коптившими фонарями, которые висѣли на крючкахъ, его вниманіе, болѣе утонченное, чѣмъ когда-либо, было поражено какимъ-то продолжительнымъ шепотомъ, тягучимъ и таинственнымъ гудѣніемъ.
Сначала онъ подумалъ, что это концерта, лягушекъ, но онъ тотчасъ же вспомнилъ, что никогда еще ни одно живое существо не поселялось въ каналѣ! По мѣрѣ того, какъ онъ приближался, эти звуки становились яснѣе. Повернувъ за уголъ, возлѣ перекрестка, близкаго ка» фабрикѣ, онъ нашелъ объясненіе.
Въ глубинѣ маленькой нишѣ съ кронштейномъ, украшавшемъ уголъ двухъ улицъ, выдѣлялась, по антверпенскому обычаю, деревянная, разрисованная мадонна, ярко освѣщенная сотнею маленькихъ восковыхъ и сальныхъ свѣчей.
Глубокій мракъ на остальной части дороги дѣлалъ это освѣщеніе еще болѣе фантастичнымъ. У подножья сверкавшей дарохранительницы, кишѣла, копошилась, падала — ницъ толпа бѣдныхъ женщинъ этого квартала, въ черныхъ плащахъ и бѣлыхъ головныхъ уборахъ, перебирая
меньше следила за Лораном, и последний пользовался иногда этим, чтобы отправиться гулять далеко.
В один темный вечер, он медленно возвращался по предместью фабрики. Когда он вступил на длинную улицу рабочих, скудно освященную, на большом расстоянии, всегда коптившими фонарями, которые висели на крючках, его внимание, более утонченное, чем когда-либо, было поражено каким-то продолжительным шепотом, тягучим и таинственным гудением.
Сначала он подумал, что это концерта, лягушек, но он тотчас же вспомнил, что никогда еще ни одно живое существо не поселялось в канале! По мере того, как он приближался, эти звуки становились яснее. Повернув за угол, возле перекрестка, близкого ка» фабрике, он нашел объяснение.
В глубине маленькой нише с кронштейном, украшавшем угол двух улиц, выделялась, по антверпенскому обычаю, деревянная, разрисованная мадонна, ярко освещенная сотнею маленьких восковых и сальных свечей.
Глубокий мрак на остальной части дороги делал это освещение еще более фантастичным. У подножья сверкавшей дарохранительницы, кишела, копошилась, падала — ниц толпа бедных женщин этого квартала, в черных плащах и белых головных уборах, перебирая
