было въ пору полнаго расцвѣта этой промышленности, и Добузье предпочелъ оставаться единственнымъ собственникомъ. Теперь же онъ пришелъ униженно просить помощи.
Дальмансъ-Дейнцъ знаетъ уже давно, что фабрика находится въ опасности; ему извѣстны всѣ жертвы, на которыя рѣшался Добузье, ради спасенія дочери и Бежара. Дальмансъ могъ бы теперь добиться какихъ-угодно условій, но онъ не захочетъ пользоваться критическимъ положеніемъ стараго товарища. Надо преклониться передъ тактомъ, съ которымъ Дальмансъ говоритъ объ условіяхъ перехода фабрики въ его руки. Чтобы не огорчать г. Добузье, онъ не выражаетъ никакого удивленія, онъ не говоритъ съ сострадательнымъ тономъ, который могъ бы обидѣть такъ жестоко фабриканта; онъ не внушаетъ ему даже того, что онъ, если соглашается купить фабрику, изъ рукъ въ руки, то исключительно съ цѣлью вывести друга изъ бѣды. Никакой обиды, никакихъ упрековъ, никакого надменнаго вида!
Ахъ, хорошій Дальмансъ-Дейнцъ! Эти добрыя чувства не мѣшаютъ ему вникать въ дѣло до тонкости. Онъ хочетъ согласовать свои интересы и свое благородство; онъ желаетъ помочь другу, но и самому не входить въ долги. Между тѣмъ, есть ли на свѣтѣ что-нибудь болѣе несогласимое, чѣмъ коммерція и человѣческое чувство? Однако, дѣло наладилось.
было в пору полного расцвета этой промышленности, и Добузье предпочел оставаться единственным собственником. Теперь же он пришел униженно просить помощи.
Дальманс-Дейнц знает уже давно, что фабрика находится в опасности; ему известны все жертвы, на которые решался Добузье, ради спасения дочери и Бежара. Дальманс мог бы теперь добиться каких-угодно условий, но он не захочет пользоваться критическим положением старого товарища. Надо преклониться перед тактом, с которым Дальманс говорит об условиях перехода фабрики в его руки. Чтобы не огорчать г. Добузье, он не выражает никакого удивления, он не говорит с сострадательным тоном, который мог бы обидеть так жестоко фабриканта; он не внушает ему даже того, что он, если соглашается купить фабрику, из рук в руки, то исключительно с целью вывести друга из беды. Никакой обиды, никаких упреков, никакого надменного вида!
Ах, хороший Дальманс-Дейнц! Эти добрые чувства не мешают ему вникать в дело до тонкости. Он хочет согласовать свои интересы и свое благородство; он желает помочь другу, но и самому не входить в долги. Между тем, есть ли на свете что-нибудь более несогласимое, чем коммерция и человеческое чувство? Однако, дело наладилось.
