Онъ почувствовалъ угрызенія совѣсти за то, что допустилъ такъ быстро приручить себя и, разсердившись, сорвалъ яркій цвѣтокъ. Но вмѣсто того, чтобы бросить его, онъ почтительно положилъ его въ карманъ. Остановившись, онъ подумалъ о родномъ домѣ. Послѣдній опустѣлъ и отдавался въ наемъ. Собака, храбрый Левъ, была отдана первому попавшемуся сосѣду, который согласился избавить отъ него домъ покойника. Сизка, получивъ свое жалованіе, удалилась, въ свою очередь. Что она теперь дѣлала? Увидитъ-ли онъ ее когда-нибудь? Лорки не простился даже съ ней сегодня утромъ. Онъ вспомнилъ ея лицо, какимъ онъ видѣлъ его въ церкви, въ глубинѣ, позади клироса, ея доброе лицо, столь же напухшее, и разстроенное, какъ и его лицо.
Всѣ выходили изъ церкви; онъ долженъ былъ пройти мимо нея, такъ какъ его подталкивалъ кузенъ Добузье, а между тѣмъ ему хотѣлось броситься на шею къ этому чудному существу. Въ каретѣ онъ смущенно осмѣлился спросить: «Куда мы ѣдемъ, кузенъ? — На фабрику, Боже мои. Куда же ты хочешь, чтобы мы ѣхали?» Значитъ, они не вернутся больше домой! Мальчикъ и не настаивалъ, онъ даже не попросилъ о томъ, чтобы проститься съ прислугой! Неужели онъ становился суровымъ и гордымъ? Ахъ, нѣтъ! Онъ былъ только смущенъ, потрясенъ! Добузье обошелся бы съ нимъ грубо, еслибъ
Он почувствовал угрызения совести за то, что допустил так быстро приручить себя и, рассердившись, сорвал яркий цветок. Но вместо того, чтобы бросить его, он почтительно положил его в карман. Остановившись, он подумал о родном доме. Последний опустел и отдавался в наем. Собака, храбрый Лев, была отдана первому попавшемуся соседу, который согласился избавить от него дом покойника. Сизка, получив свое жалование, удалилась, в свою очередь. Что она теперь делала? Увидит ли он ее когда-нибудь? Лорки не простился даже с ней сегодня утром. Он вспомнил её лицо, каким он видел его в церкви, в глубине, позади клироса, её доброе лицо, столь же напухшее, и расстроенное, как и его лицо.
Все выходили из церкви; он должен был пройти мимо неё, так как его подталкивал кузен Добузье, а между тем ему хотелось броситься на шею к этому чудному существу. В карете он смущенно осмелился спросить: «Куда мы едем, кузен? — На фабрику, Боже мои. Куда же ты хочешь, чтобы мы ехали?» Значит, они не вернутся больше домой! Мальчик и не настаивал, он даже не попросил о том, чтобы проститься с прислугой! Неужели он становился суровым и гордым? Ах, нет! Он был только смущен, потрясен! Добузье обошелся бы с ним грубо, если б
