точно выводокъ птенцовъ, пробуждавшихся на зарѣ, среди покрытой росою рощи; затѣмъ оживленный, радостный, встрѣчающій разсвѣтъ ликующими гимнами. Восходъ солнца! Оркестръ и хоръ смѣшались. Все это создало апоѳеозъ Роскоши и Искусству.
Поэтъ прославлялъ великій рынокъ, звучными гиперболическими общими мѣстами, которымъ способствовали обстановка, восторгъ толпы, музыка де Вивелуа. Пять частей свѣта пришли привѣтствовать Антверпенъ, всѣ націи земного шара поклонялись ему, и такъ какъ недостаточно было современной эпохи и среднихъ вѣковъ, чтобы устроить въ честь гордаго города тріумфальное шествіе, то кантата доходила до древней исторіи, касалась сорока-вѣковыхъ пирамидъ. Все, вселенная и время, географія и исторія, безконечность и вѣчность, въ этомъ произведеніи были связаны съ городомъ Рубенса. Въ общемъ, вышелъ панегирикъ въ вполнѣ антверпенскомъ духѣ, такъ какъ говорилось не столько о художникѣ и объ его искусствѣ, сколько объ его колыбели и роскоши. Если поэтъ восторгался воинственной и героической Фландріей, то только для того, чтобы заставить пасть къ подножью Антверпена Брюгге и Гентъ, два древнихъ города, болѣе честныхъ, болѣе вѣрныхъ, болѣе прославленныхъ и принужденныхъ участвовать въ побѣдѣ богатаго и гордаго выскочки.
точно выводок птенцов, пробуждавшихся на заре, среди покрытой росою рощи; затем оживленный, радостный, встречающий рассвет ликующими гимнами. Восход солнца! Оркестр и хор смешались. Всё это создало апофеоз Роскоши и Искусству.
Поэт прославлял великий рынок, звучными гиперболическими общими местами, которым способствовали обстановка, восторг толпы, музыка де Вивелуа. Пять частей света пришли приветствовать Антверпен, все нации земного шара поклонялись ему, и так как недостаточно было современной эпохи и средних веков, чтобы устроить в честь гордого города триумфальное шествие, то кантата доходила до древней истории, касалась сорока-вековых пирамид. Всё, вселенная и время, география и история, бесконечность и вечность, в этом произведении были связаны с городом Рубенса. В общем, вышел панегирик в вполне антверпенском духе, так как говорилось не столько о художнике и о его искусстве, сколько о его колыбели и роскоши. Если поэт восторгался воинственной и героической Фландрией, то только для того, чтобы заставить пасть к подножью Антверпена Брюгге и Гент, два древних города, более честных, более верных, более прославленных и принужденных участвовать в победе богатого и гордого выскочки.
