жна была исполняться вечеромъ, подъ открытымъ небомъ на Place Verte. Лоранъ не могъ пропустить этой церемоніи.
Возлѣ статуи великаго художника хоръ и оркестръ заняли трибуну, расположенную аркою, въ центрѣ которой возвышался композиторъ. Скверъ былъ предназначенъ для буржуазіи. Народъ, давившій другъ-друга, уважалъ огороженное мѣсто, но изъ сосѣднихъ улицъ чувствовался все новый приливъ публики, и эта ужасная толпа казалась болѣе задумчивой и сосредоточенной, чѣмъ привилегированные зрители. Ни одного возгласа, ни одного спора! Втеченіе нѣсколькихъ часовъ рабочіе и чернь философски ждали, не теряя хорошаго расположенія духа.
Среди этого импозантнаго, захватывавшаго, безмолвія, надъ этимъ, словно застывшимъ, моремъ, на которое голубая тѣнь нѣжно опускается, полная ласкъ, покоя и торжественности, вдругъ раздались съ самой галлереи башни, гдѣ человѣческіе глава напрасно хотѣли бы различить воинственныхъ герольдовъ, нѣсколько громкихъ призывовъ военныхъ трубъ. Хоръ сопранъ, — пріѣхавшій изъ двухъ городовъ-братьевъ, — Гента и Брюгге — запѣлъ и призывалъ всѣхъ въ торговую столицу. Все болѣе и болѣе горячіе и прерывистые привѣты хора каждый разъ сопровождались немного рѣзкими призывами духового оркестра. Послѣ этого діалога раздался колокольный звонъ; сначала медленный и тихій,
жна была исполняться вечером, под открытым небом на Place Verte. Лоран не мог пропустить этой церемонии.
Возле статуи великого художника хор и оркестр заняли трибуну, расположенную аркою, в центре которой возвышался композитор. Сквер был предназначен для буржуазии. Народ, давивший друг-друга, уважал огороженное место, но из соседних улиц чувствовался всё новый прилив публики, и эта ужасная толпа казалась более задумчивой и сосредоточенной, чем привилегированные зрители. Ни одного возгласа, ни одного спора! В течение нескольких часов рабочие и чернь философски ждали, не теряя хорошего расположения духа.
Среди этого импозантного, захватывавшего, безмолвия, над этим, словно застывшим, морем, на которое голубая тень нежно опускается, полная ласк, покоя и торжественности, вдруг раздались с самой галереи башни, где человеческие глава напрасно хотели бы различить воинственных герольдов, несколько громких призывов военных труб. Хор сопран, — приехавший из двух городов-братьев, — Гента и Брюгге — запел и призывал всех в торговую столицу. Всё более и более горячие и прерывистые приветы хора каждый раз сопровождались немного резкими призывами духового оркестра. После этого диалога раздался колокольный звон; сначала медленный и тихий,
