Хотя она была въ одной рубашкѣ, но она едва ощутила легкую дрожь, когда онъ вошелъ. Точно она ждала его. Она хотѣла причесывать свои роскошные волосы, растрепавшіеся по плечамъ, и пахнувшіе лавандою и ароматическими травами ея родины; она обернулась къ нему съ довѣрчивой улыбкой. Онъ взялъ ее за руки, но почти не глядя на нее, представляя себѣ что-то отсутствующее, потустороннее, закрывая даже глаза, чтобы насладиться этою безумною перспективою, онъ подтолкнулъ ее, покорную, безмолвную, къ постели, наскоро открытой. Она, трепещущая и обрадованная, продолжала улыбаться и отдалась, точно новому бродягѣ.
Почему онъ вспоминалъ, передъ тѣмъ, какъ отдаться экстазу, вечернюю мелодію аккордеона, сирени въ цвѣту, и юныхъ молодцовъ, тащившихъ синюю куртку по сухимъ листьямъ? Не потому ли, что эти юные рабочіе могли быть соотечественниками его возлюбленной? Обрадованный, онъ сливалъ въ ней все деревенское населеніе; въ этотъ брачный вечеръ онъ наслаждался въ Бландинѣ силою, радостью, грубыми и тѣлесными жестами, самой землей, деревенскимъ сокомъ… Въ этотъ разъ и въ послѣдній разъ онъ владѣлъ ею, точно тѣми желаніями, которыя она могла бы зажигать въ здоровыхъ деревенскихъ рабочихъ, на желтой соломѣ, зловонной и спутанной во время шумной ярмарки…
На одну минуту Бландина встрѣтила взглядъ
Хотя она была в одной рубашке, но она едва ощутила легкую дрожь, когда он вошел. Точно она ждала его. Она хотела причесывать свои роскошные волосы, растрепавшиеся по плечам, и пахнувшие лавандою и ароматическими травами её родины; она обернулась к нему с доверчивой улыбкой. Он взял ее за руки, но почти не глядя на нее, представляя себе что-то отсутствующее, потустороннее, закрывая даже глаза, чтобы насладиться этою безумною перспективою, он подтолкнул ее, покорную, безмолвную, к постели, наскоро открытой. Она, трепещущая и обрадованная, продолжала улыбаться и отдалась, точно новому бродяге.
Почему он вспоминал, перед тем, как отдаться экстазу, вечернюю мелодию аккордеона, сирени в цвету, и юных молодцов, тащивших синюю куртку по сухим листьям? Не потому ли, что эти юные рабочие могли быть соотечественниками его возлюбленной? Обрадованный, он сливал в ней всё деревенское население; в этот брачный вечер он наслаждался в Бландине силою, радостью, грубыми и телесными жестами, самой землей, деревенским соком… В этот раз и в последний раз он владел ею, точно теми желаниями, которые она могла бы зажигать в здоровых деревенских рабочих, на желтой соломе, зловонной и спутанной во время шумной ярмарки…
На одну минуту Бландина встретила взгляд
