дѣвушки, которую она называла своей маленькой Минервой, Аѳиной-Палладой.
Старушкѣ нравилось заниматься ея образованіемъ; она научила ее такъ хорошо читать и писать, что та сдѣлалась ея лектриссою и ея секретаремъ.
Но прежде всего она внушила ей сильную любовь къ своему внуку, своему Анри, который обучался въ то время въ Боденбергскомъ замкѣ, и котораго г-жа де Кельмаркъ наивно называла своимъ единственнымъ предразсудкомъ, суевѣріемъ, фанатизмомъ. Она безпрестанно бесѣдовала съ своей компаньонкой объ этомъ маленькомъ феноменѣ, объ этомъ преждевременно развившемся и утонченномъ ребенкѣ. Она читала и заставляла прочитывать письма ученика коллэжа; Бландина отвѣчала на эти письма, подъ диктовку бабушки, но очень часто она первая находила слова и даже оборотъ нѣжной рѣчи, который искала старушка. Она кончила тѣмъ, что сразу писала все письмо, сообразуясь съ тѣмъ, что указывала ея госпожа; послѣдняя увѣряла, что стиль Бландины отличался большимъ материнствомъ, чѣмъ ея собственный.
Владѣлица замка показывала ей также портреты молодого графа; обѣ женщины не переставали разсматривать втеченіе цѣлыхъ часовъ изображенія своего любимца: начиная съ даггеротипа, представлявшаго его непокойнымъ младенцемъ съ ножкою безъ башмака, на колѣняхъ матери,
девушки, которую она называла своей маленькой Минервой, Афиной-Палладой.
Старушке нравилось заниматься её образованием; она научила ее так хорошо читать и писать, что та сделалась её лектрисою и её секретарем.
Но прежде всего она внушила ей сильную любовь к своему внуку, своему Анри, который обучался в то время в Боденбергском замке, и которого г-жа де Кельмарк наивно называла своим единственным предрассудком, суеверием, фанатизмом. Она беспрестанно беседовала с своей компаньонкой об этом маленьком феномене, об этом преждевременно развившемся и утонченном ребенке. Она читала и заставляла прочитывать письма ученика коллежа; Бландина отвечала на эти письма, под диктовку бабушки, но очень часто она первая находила слова и даже оборот нежной речи, который искала старушка. Она кончила тем, что сразу писала всё письмо, сообразуясь с тем, что указывала её госпожа; последняя уверяла, что стиль Бландины отличался большим материнством, чем её собственный.
Владелица замка показывала ей также портреты молодого графа; обе женщины не переставали рассматривать в течение целых часов изображения своего любимца: начиная с даггеротипа, представлявшего его непокойным младенцем с ножкою без башмака, на коленях матери,
