уму. По мѣрѣ того, какъ она выростала, она сливала представленіе о Богѣ съ своей совѣстью. Довольно того, что она долго считала себя вѣрующей, и ея религія не имѣла ничего общаго съ религіей ханжей и лицемѣровъ, но была благородной и рыцарской религіей. Поэтическія наклонности, фантазія, сливались у Бландины съ широкимъ и чистымъ взглядомъ на жизнь. Храбрая и ловкая, она отличалась воображеніемъ доброй феи, но владѣла умѣлыми пальцами.
Сдѣлавшись взрослой женщиной, руководившей экономіей такого большого владѣнія, Бландина вспоминала себя маленькой дѣвочкой, коровницей, которая сидѣла подъ тѣнью дуба среди обширной кампинской равнины… Въ своихъ мысляхъ, она слушаетъ, какъ кричатъ лягушки въ лужахъ и наслаждается, какъ и прежде, превосходнымъ ароматомъ сожженныхъ вѣтвей, который доноситъ къ ней вѣтерокъ! Отдыхъ пастуха, въ сумерки разводившаго огонь, который ночью превращался въ блѣдную густую дымку, какъ бы душу безконечной равнины! Дикій ароматъ, предвѣстникъ этой мѣстности, который никто не забудетъ, кто только разъ вдохнулъ его!..
Эта поэзія, немного жестокая и грустная, но пріятная и сильная, вдохновительница долга, даже жертвы, даже героизма охватила навсегда душу Бландины, въ то время еще маленькой полевой крестьянки, но находившей время мечтать и во-
уму. По мере того, как она вырастала, она сливала представление о Боге с своей совестью. Довольно того, что она долго считала себя верующей, и её религия не имела ничего общего с религией ханжей и лицемеров, но была благородной и рыцарской религией. Поэтические наклонности, фантазия, сливались у Бландины с широким и чистым взглядом на жизнь. Храбрая и ловкая, она отличалась воображением доброй феи, но владела умелыми пальцами.
Сделавшись взрослой женщиной, руководившей экономией такого большого владения, Бландина вспоминала себя маленькой девочкой, коровницей, которая сидела под тенью дуба среди обширной кампинской равнины… В своих мыслях она слушает, как кричат лягушки в лужах и наслаждается, как и прежде, превосходным ароматом сожженных ветвей, который доносит к ней ветерок! Отдых пастуха, в сумерки разводившего огонь, который ночью превращался в бледную густую дымку, как бы душу бесконечной равнины! Дикий аромат, предвестник этой местности, который никто не забудет, кто только раз вдохнул его!..
Эта поэзия, немного жестокая и грустная, но приятная и сильная, вдохновительница долга, даже жертвы, даже героизма охватила навсегда душу Бландины, в то время еще маленькой полевой крестьянки, но находившей время мечтать и во-
