Со времени ухода своего друга, де Кельмаркъ не имѣлъ минуты покоя. Онъ не могъ усидѣть на мѣстѣ.
Его волненіе усиливалось по мѣрѣ того, какъ отдаленная ярмарка принимала все болѣе бѣшеный характеръ. Онъ задыхался, точно въ ожиданіи медленно надвигавшейся грозы.
— Какое мучительное удовольствіе! говорилъ онъ нѣжной и тихой Бландинѣ, которая старалась развлечь его отъ его тоски. Никогда еще они не устраивали такого шабаша! Послушать эти крики, можно подумать, что они, забавляясь, убиваютъ другъ-друга.
Въ прошлые годы какофонія, ярмарскіе крики, петарды, свистки, шарманки и пистоны, не казались ему столь значительными.
Теперь же эта электрическая атмосфера усложнялась приливомъ опьянѣнія, попойки и разврата.
Въ этотъ вечеръ гнусная сатурналія никогда не кончится!
Со времени ухода своего друга, де Кельмарк не имел минуты покоя. Он не мог усидеть на месте.
Его волнение усиливалось по мере того, как отдаленная ярмарка принимала всё более бешеный характер. Он задыхался, точно в ожидании медленно надвигавшейся грозы.
— Какое мучительное удовольствие! — говорил он нежной и тихой Бландине, которая старалась развлечь его от его тоски. — Никогда еще они не устраивали такого шабаша! Послушать эти крики, можно подумать, что они, забавляясь, убивают друг друга.
В прошлые годы какофония, ярмарские крики, петарды, свистки, шарманки и пистоны, не казались ему столь значительными.
Теперь же эта электрическая атмосфера усложнялась приливом опьянения, попойки и разврата.
В этот вечер гнусная сатурналия никогда не кончится!
