подождетъ. Часомъ раньше или позже ничего не значитъ!..
Онъ отстранялся не безъ бѣшеннаго нетерпѣнія, приходя въ ужасъ, но онѣ было сильно увлечены игрой. Чѣмъ онъ больше уклонялся, тѣмъ онѣ сильнѣе держались за него.
— Смѣлѣй, дѣвушки! на приступъ, мои милыя. Развѣ нѣтъ никого, кто бы заставилъ танцовать этого большого недотрогу!
Въ борьбѣ онѣ прикасались къ нему, и его учащенное дыханіе дѣлало его заманчивымъ и еще болѣе увлекательнымъ. Онѣ осмѣливались ласкать его, щупали, случалось, обнимали его, кто за-руку, кто за ногу; одна хватала его за талію, другая за шею; но онъ твердо защищался теперь, отмахивался, и можетъ быть, въ концѣ концовъ, могъ бы избѣгнуть ихъ, несмотря на ихъ упорство.
Но это бѣгство было бы счетомъ съ Клодиной, а не съ нимъ. Упорство молодого человѣка вполнѣ увѣрило ее въ его холодности къ женщинѣ. Ландрильонъ ничего не прибавилъ. Въ ея душѣ ужасная ревность принимала видъ какой-то презрительной добродѣтели.
— Онъ сдается! Онъ долженъ сдаться! рычала она. Если онъ не хочетъ принадлежать одной изъ васъ, онъ будетъ принадлежать всѣмъ.
— На помощь, Ландрильонъ! позвала она, такъ какъ, предвидя неравную борьбу, въ которой онѣ составляли бы слишкомъ сильную партію,
подождет. Часом раньше или позже ничего не значит!..
Он отстранялся не без бешенного нетерпения, приходя в ужас, но они было сильно увлечены игрой. Чем он больше уклонялся, тем они сильнее держались за него.
— Смелей, девушки! на приступ, мои милые. Разве нет никого, кто бы заставил танцевать этого большого недотрогу!
В борьбе они прикасались к нему, и его учащенное дыхание делало его заманчивым и еще более увлекательным. Они осмеливались ласкать его, щупали, случалось, обнимали его, кто за руку, кто за ногу; одна хватала его за талию, другая за шею; но он твердо защищался теперь, отмахивался, и может быть, в конце концов, мог бы избегнуть их, несмотря на их упорство.
Но это бегство было бы счетом с Клодиной, а не с ним. Упорство молодого человека вполне уверило ее в его холодности к женщине. Ландрильон ничего не прибавил. В её душе ужасная ревность принимала вид какой-то презрительной добродетели.
— Он сдается! Он должен сдаться! — рычала она. — Если он не хочет принадлежать одной из вас, он будет принадлежать всем.
— На помощь, Ландрильон! — позвала она, так как, предвидя неравную борьбу, в которой они составляли бы слишком сильную партию,
