течь въ какомъ-то противорѣчіи, постоянной скрытности. Я достигъ, цѣною нечестивой дисциплины, умѣнія лгать. Но моя прямая и честная натура не переставала возставать противъ этой клеветы. Представь себѣ, мой несчастный другъ, этотъ ужасный антагонизмъ между моимъ открытымъ и экспансивнымъ характеромъ, и неестественною маскою, скрывавшей мои влеченія и способности! Ахъ, теперь я могу тебѣ признаться, что ниразъ мое равнодушіе къ женщинамъ грозило превратиться въ настоящую ненависть. И ты сама, Бландина, ты присуждена была возбуждать меня противъ всего твоего пола, ты, лучшая изъ женщинъ! Въ тотъ день, когда ты надѣялась разлучить меня съ Гидономъ Говартцемъ, я почувствовалъ, что мое почти сыновнее поклоненіе тебѣ превращается въ настоящее отвращеніе. Въ этихъ условіяхъ ты поймешь, что я, изгнанный и одинокій, предположительно проклятый, часто думалъ, что теряю разсудокъ!
Сколько разъ я катился внизъ къ моимъ уклоненіямъ, я говорилъ себѣ, что если меня считаютъ чудовищемъ, если я потерянъ, отвергнутъ обществомъ, я могу насладиться моимъ позоромъ.
Помнишь ли ребенка, котораго ты однажды вырвала изъ моихъ рукъ? Безумецъ, я нанесъ тебѣ ударъ ножемъ, а между тѣмъ ты не поняла моей скрытой мысли! Въ другой разъ, когда мы еще жили въ городѣ, я встрѣтилъ юнаго бродяжку изъ порта, оборванца, подобно маленькимъ
течь в каком-то противоречии, постоянной скрытности. Я достиг, ценою нечестивой дисциплины, умения лгать. Но моя прямая и честная натура не переставала восставать против этой клеветы. Представь себе, мой несчастный друг, этот ужасный антагонизм между моим открытым и экспансивным характером, и неестественною маскою, скрывавшей мои влечения и способности! Ах, теперь я могу тебе признаться, что не раз мое равнодушие к женщинам грозило превратиться в настоящую ненависть. И ты сама, Бландина, ты присуждена была возбуждать меня против всего твоего пола, ты, лучшая из женщин! В тот день, когда ты надеялась разлучить меня с Гидоном Говартцем, я почувствовал, что мое почти сыновнее поклонение тебе превращается в настоящее отвращение. В этих условиях ты поймешь, что я, изгнанный и одинокий, предположительно проклятый, часто думал, что теряю рассудок!
Сколько раз я катился вниз к моим уклонениям, я говорил себе, что если меня считают чудовищем, если я потерян, отвергнут обществом, я могу насладиться моим позором.
Помнишь ли ребенка, которого ты однажды вырвала из моих рук? Безумец, я нанес тебе удар ножом, а между тем ты не поняла моей скрытой мысли! В другой раз, когда мы еще жили в городе, я встретил юного бродяжку из порта, оборванца, подобно маленьким
