и чистыми ручейками для моего тѣла, подобно пожирающей и приводящей меня въ отчаяніе любви!.. Разразись!..
И проклятый пастухъ прижалъ Этьена къ своему сердцу, такъ сильно, точно желалъ задушить его, припалъ своими губами къ его устамъ, и не отвелъ ихъ, пока огненный огонь не истребилъ ихъ обоихъ…
Въ этомъ мѣстѣ патетической импромизаціи, голосъ Кельмарка обратился въ какой-то шепотъ, похожій на хрипѣніе.
— О, мое нѣжное дитя, — застоналъ онъ, падая къ ногамъ юноши, — я безумно люблю тебя, я люблю тебя такъ же сильно, какъ Жераръ любилъ Этьена.
— Я тоже люблю васъ, дорогой учитель, и изо всѣхъ силъ, — отвѣчалъ Гидонъ, обнимая его за шею. — Я отдалъ вамъ себя всего, вамъ одному безраздѣльно… Развѣ только сейчасъ вы узнали это? Дѣлайте со мной все, что хотите!..
— Я хочу только видѣть тебя, — вздыхалъ Кельмаркъ, — чтобы сливаться съ твоей непонятной и дѣвственно гордой красой. Моя любовь зарождается отъ этой близости.
— А я, мой дорогой учитель, — прошепталъ юный Говартцъ, — мнѣ довольно только взглянуть на васъ, чтобы угадать васъ грустнымъ и страдающимъ, и моя преданность усиливается отъ моей тревоги.
— Вымышленная клевета, которую распростра-
и чистыми ручейками для моего тела, подобно пожирающей и приводящей меня в отчаяние любви!.. Разразись!..
И проклятый пастух прижал Этьена к своему сердцу, так сильно, точно желал задушить его, припал своими губами к его устам, и не отвел их, пока огненный огонь не истребил их обоих…
В этом месте патетической импровизации голос Кельмарка обратился в какой-то шепот, похожий на хрипение.
— О, мое нежное дитя, — застонал он, падая к ногам юноши, — я безумно люблю тебя, я люблю тебя так же сильно, как Жерар любил Этьена.
— Я тоже люблю вас, дорогой учитель, и изо всех сил, — отвечал Гидон, обнимая его за шею. — Я отдал вам себя всего, вам одному безраздельно… Разве только сейчас вы узнали это? Делайте со мной всё, что хотите!..
— Я хочу только видеть тебя, — вздыхал Кельмарк, — чтобы сливаться с твоей непонятной и девственно гордой красой. Моя любовь зарождается от этой близости.
— А я, мой дорогой учитель, — прошептал юный Говартц, — мне довольно только взглянуть на вас, чтобы угадать вас грустным и страдающим, и моя преданность усиливается от моей тревоги.
— Вымышленная клевета, которую распростра-
