ло въ такую пору… Гораздо легче подвергнуть себя опасности, когда думаешь о катастрофахъ другихъ… Я кончилъ тѣмъ, что сталъ относиться снисходительно къ судьбѣ приговореннаго брата Каина. Его я жалѣю, а не его жертву… Я нахожу его чудеснымъ, привлекательнымъ, хотя и печальнымъ… Но я разсказываю тебѣ глупости, выдумки, которыя могутъ пугать по вечерамъ…
— Нѣтъ, нѣтъ; продолжайте; вы разсказываете такъ хорошо и вы вкладываете столько интереса въ простыя слова; часто ваша рѣчь вызываетъ у меня слезы и заставляетъ меня страдать.
— Пускай. Сейчасъ время благопріятное для разсказа. И такъ какъ намъ здѣсь такъ хорошо, я долженъ передать тебѣ, до какой степени я раздѣляю страданіе пламеннаго пастуха. Съ давнихъ поръ онъ сильно захватываетъ печальный и мрачный оттѣнокъ моей души… Я чувствую въ душѣ какъ блуждаю вокругъ него, среди его сѣрныхъ овецъ, возлѣ его краснаго отъ огня посоха, какъ кусаетъ меня за ноги его черная собака иногда совсѣмъ красная, точно наполовину сохранившаяся головня изъ вѣчной печи; собака раздѣляетъ судьбу своего хозяина, и половина ея тѣла начинаетъ горѣть, когда онъ принимаетъ снова человѣческій обликъ…
Вотъ все то, чему научили меня эти призраки… Давно, очень давно Жераръ былъ пастухомъ у одной крестьянской четы, старой и скупой, которая одиноко проживала въ какой-то глуши
ло в такую пору… Гораздо легче подвергнуть себя опасности, когда думаешь о катастрофах других… Я кончил тем, что стал относиться снисходительно к судьбе приговоренного брата Каина. Его я жалею, а не его жертву… Я нахожу его чудесным, привлекательным, хотя и печальным… Но я рассказываю тебе глупости, выдумки, которые могут пугать по вечерам…
— Нет, нет; продолжайте; вы рассказываете так хорошо и вы вкладываете столько интереса в простые слова; часто ваша речь вызывает у меня слезы и заставляет меня страдать.
— Пускай. Сейчас время благоприятное для рассказа. И так как нам здесь так хорошо, я должен передать тебе, до какой степени я разделяю страдание пламенного пастуха. С давних пор он сильно захватывает печальный и мрачный оттенок моей души… Я чувствую в душе, как блуждаю вокруг него, среди его серных овец, возле его красного от огня посоха, как кусает меня за ноги его черная собака, иногда совсем красная, точно наполовину сохранившаяся головня из вечной печи; собака разделяет судьбу своего хозяина, и половина её тела начинает гореть, когда он принимает снова человеческий облик…
Вот всё то, чему научили меня эти призраки… Давно, очень давно Жерар был пастухом у одной крестьянской четы, старой и скупой, которая одиноко проживала в какой-то глуши
