вительницей“, передъ этой благородной Бландиной. Всегда графъ, казалось, былъ больше занятъ имъ, чѣмъ своей возлюбленной. Гидонъ въ глубинѣ души гордился этимъ предпочтеніемъ, предметомъ котораго онъ являлся, и можно было-бы подумать, что своими любезностями къ молодой женщинѣ онъ хотѣлъ искупить то преобладаніе, которое онъ занималъ въ жизни своего учителя.
Гидонъ угадывалъ, чувствовалъ вполнѣ вѣрно: Анри не выказывался опредѣленно передъ своимъ ученикомъ. Съ другими онъ держался очень сдержанно, но его любезныя слова не противорѣчили ласкѣ, и сильной симпатіи къ ученику.
Никогда Бландина не видѣла его столь веселымъ, радостнымъ, какъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ принялся за воспитаніе и судьбу этого юнаго босоножки. Какимъ сговорчивымъ и любезнымъ онъ не являлся бы по отношенію къ ней, — онъ все же не могъ скрыть радости, что сдѣлался главною и постоянною заботою владѣльца Эскаль-Вигора. Онъ не проявлялъ никакой хитрости, нѣтъ, онъ восторгался наивно, иногда чувствовалъ себя растроганнымъ, при видѣ немного заброшенной женщины, и въ своемъ эгоизмѣ балованнаго ребенка, неофита, избранника, онъ не замѣчалъ безмолвія и скрытности Бландины, когда графъ оставлялъ его обѣдать или страннаго выраженія глазъ, которое она бросала на того и другого,
вительницей», перед этой благородной Бландиной. Всегда граф, казалось, был больше занят им, чем своей возлюбленной. Гидон в глубине души гордился этим предпочтением, предметом которого он являлся, и можно было бы подумать, что своими любезностями к молодой женщине он хотел искупить то преобладание, которое он занимал в жизни своего учителя.
Гидон угадывал, чувствовал вполне верно: Анри не выказывался определенно перед своим учеником. С другими он держался очень сдержанно, но его любезные слова не противоречили ласке и сильной симпатии к ученику.
Никогда Бландина не видела его столь веселым, радостным, как с тех пор, как он принялся за воспитание и судьбу этого юного босоножки. Каким сговорчивым и любезным он ни являлся бы по отношению к ней, — он всё же не мог скрыть радости, что сделался главною и постоянною заботою владельца Эскаль-Вигора. Он не проявлял никакой хитрости, нет, он восторгался наивно, иногда чувствовал себя растроганным, при виде немного заброшенной женщины, и в своем эгоизме балованного ребенка, неофита, избранника, он не замечал безмолвия и скрытности Бландины, когда граф оставлял его обедать, или странного выражения глаз, которое она бросала на того и другого,
