хорошо знакомое ускорение яблока; а яблоко наблюдало бы соответствующее ускорение Ньютона без обусловливающей его молекулярной бомбардировки. С той и другой точки зрения происходит какое-то таинственное действие. Как мы должны рисовать себе это действие? Должны ли мы его рисовать себе, как силу, как своего рода тягу? Но если так, то к кому из них эта тяга приложена? Если мы станем на точку зрения Ньютона, то тяга приложена к яблоку, — если принять точку зрения яблока — тяга приложена к Ньютону; так что в нашем синтезе всех точек зрения мы не можем решить, кто кого тянет, и представление о тяготении, как о тянущем действии, становится невозможным. Эйнштейн заменяет его другой картиной, которую мы, пожалуй, лучше поймем, если сравним ее с весьма сходным переворотом научной мысли, который произошел очень давно.
Древние полагали, что земля плоска. Небольшая часть ее поверхности, которая их главным образом занимала, могла быть без серьезных искажений изображена на плоской карте. Когда были добавлены более отдаленные области, естественно было думать, что
