ное. Ведь уже преемнику великого короля Кант должен был дать обещание больше не писать.
От критики этической части кантовской философии я мог бы считать себя здесь свободным, потому что это сделано мною гораздо подробнее и обстоятельнее в Обеих проблемах этики, через 22 года после первого издания Мира как воли и представления. Но то, что я удерживаю здесь из первого издания и что должно быть сохраненным уже ради полноты, может послужить целесообразным прологом к упомянутой позднейшей и более обстоятельной критике, к которой я, в главном и существенном, и отсылаю читателя.
В угоду архитектонической симметрии теоретический разум должен иметь некоторое симметрическое pendant. Искомое дает intellectus practicus схоластиков, происходящий в свою очередь от νους πρακτικος Аристотеля (De anima, III, 10. и Polit. VII, 14: ο μεν γαρ πρακτικος εστι λογος, ο δε ϑεωρητικος). Однако у Канта „практический разум“ означает вовсе не то, что у Аристотеля, т. е. „направленный на технику разум“: практический разум выступает у него в качестве источника неоспоримой нравственной значительности человеческих поступков, равно как и всякой добродетели, благородства и достижимой святости. Все это, оказывается, вытекает из разума и. кроме него, ничего не требует. Выходит, что поступать разумно то же самое, что поступать добродетельно, благородно, свято; а поступать себялюбиво, злобно и порочно значит просто поступать неразумно! Между тем во все времена, у всех народов и на всех языках то и другое всегда различалось и считалось двумя совершенно разными вещами, как различают это и до сих пор все, незнакомые с языком новейшей школы, т. е. весь свет, за исключением небольшой кучки немецких ученых: все понимают под добродетельным поведением и разумным строем жизни две совсем различные вещи. Сказать, что высокий основатель христианства, жизнь которого представляется нам образцом всякой добродетели, был „разумнейшим человеком“, — это было бы не только в высшей степени непристойным, но прямо кощунственным выражением, — и почти так же непристойно сказать, что его заповеди содержат наилучшее наставление к разумной жизни. И если кто, следуя этим заповедям, вместо того чтобы заблаговременно думать о себе и о своих будущих потребностях, неустанно и без колебаний помогает другим в их настоящей и сильнейшей нужде, отдает все свое состояние неимущим и затем, лишен-
