ного разъяснения или отчетливой дедукции. Всякий раз как он употребляет это понятие, он приходит к нему путем того заключения, что явление, т. е. видимый мир, должно иметь некоторую основу, некоторую умопостигаемую причину, которая не есть явление и поэтому не принадлежит к возможному опыту. И он делает это после того, как неустанно твердил, что употребление категорий, а следовательно и категории причинности, всецело ограничено применением к возможному опыту, что категории — чистые формы рассудка, служащие для прочитывания по складам явлений чувственного мира, за пределами которого они не имеют никакого значения, — вследствие чего строжайшим образом воспрещал их применение к вещам, лежащим по ту сторону опыта, и нарушением этого закона справедливо объяснял и вместе с тем сокрушил весь предшествовавший догматизм. Невероятная непоследовательность, которую совершает здесь Кант, была замечена уже первыми его противниками и сделалась предметом нападений, которым его философия не могла дать никакого отпора. Ибо мы применяем, правда, известный нам a priori и до всякого опыта закон причинности к изменениям, испытываемым в наших чувственных органах: но именно потому он — такого же субъективного происхождения, как и эти ощущения, и следовательно не может приводить к вещи в себе. Истина в том, что на пути представления никогда нельзя выйти за его пределы: оно — замкнутое целое и не имеет в своем распоряжении никакой нити, по которой можно было бы дойти до toto genere отличного от него существа вещи в себе. Если бы мы были только представляющие существа, то путь к вещи в себе был бы для нас совершенно закрыт. И лишь другая сторона нашего собственного существа открывает нам путь к другой стороне вещей. Этим путем пошел я. Совершаемое Кантом, вопреки его собственному запрету, заключение к вещи в себе до известной степени оправдывается следующим соображением. Он не предполагает, как того требует истина, что объект прямо и решительно, обусловлен субъектом и наоборот: он думает, что лишь самый способ явления объекта обусловливается познавательными формами субъекта, сознаваемыми поэтому уже a priori. В противоположность этому, то, что познается a posteriori, является для него уже непосредственным действием вещи в себе, которая, только проходя через эти, данные а priori, формы, становится явлением. Такой взгляд до известной степени объясняет, каким образом от Канта могло укрыться, что уже „бытие объектом“ принадлежит к форме явления и столь же обусловлено
