нашего интеллекта; и это даже не объяснение, а лишь отчетливое выражение данного факта. Ибо «априорное» значит: «полученное не путем опыта, вошедшее в нас не извне». То же, что есть в интеллекте не вошедшего в него извне, — это нечто изначально ему присущее, его подлинная сущность. И если это, изначально присущее интеллекту, сводится к способу, каким вообще должны ему представляться все его предметы, то, значит, это — формы его познавания, т. е. раз навсегда установленный способ, каким он отправляет эту свою функцию. Поэтому выражения: «познания a priori» и «самому интеллекту принадлежащие формы» являются в сущности двумя выражениями одной и той же вещи, т. е. они до известной степени синонимы.
Таким образом, учение трансцендентальной эстетики я принимаю целиком и желаю лишь кое в чем его дополнить. В особенности не доводит Кант до конца своих мыслей — в опровержении всего евклидовского метода; между тем он сказал на стр. 87; V. 120, что все геометрическое познание имеет непосредственную очевидность из интуиции. Очень любопытно, что один из противников Канта, и притом самый остроумный, Г. Э. Шульце (Критика теоретической философии, II, 241), делает вывод, что из учения Канта должен был бы вытекать совершенно иной способ обработки геометрии, чем какой употребляется обычно, и в этом видит апагогический аргумент против Канта, — на деле же, сам не подозревая того, начинает войну против евклидовского метода. Отсылаю по этому поводу к § 15 первой книги настоящего сочинения.
После данного в трансцендентальной эстетике подробного описания общих форм интуиции мы были бы вправе ожидать и некоторых объяснений насчет ее содержания, — насчет того, каким образом появляется в нашем сознании эмпирическая интуиция и каким образом возникает в нас познание всего этого столь реального и столь важного для нас мира. Между тем об этом в кантовском учении нет ни полслова, за исключением неоднократно повторяющегося и ничего не говорящего выражения: «эмпирический элемент воззрения дается извне». — Таким образом, от чистых форм воззрения Кант сразу перепрыгивает здесь к мышлению, к трансцендентальной логике. В самом начале ее (Кр. ч. раз., стр. 50; V. 74), где ему нельзя уже обойти вопроса о материальном содержании эмпирической интуиции, он делает первый ложный шаг, совершает πρωτον ψευδος. «Наше познание, — говорит он, — имеет два источника: восприимчивость к впечатлениям и самодеятельность понятий; первый
