рассматривающей значение, применимость и происхождение всех этих понятий, — прежде этого, говорю я, надо было ему исследовать, что такое вообще понятие. Между тем и это, столь необходимое изыскание, осталось у него, к сожалению, совсем невыполненным, что не мало способствовало тому злополучному смешению отвлеченного познания с наглядным, о котором я скоро буду говорить. То же отсутствие достаточной вдумчивости, с которым он обошел вопросы: что такое наглядное представление? что такое рефлексия? что такое понятие? — разум? — рассудок?, — оно заставило его обойти столь же безусловно необходимые изыскания, как, например, следующие: что такое предмет, отличаемый нами от представления? что такое существование? что такое объект? субъект? истина, иллюзия, заблуждение? — Между тем он, ничтоже сумняшеся, строит без оглядки свою логическую схему и симметрию. Таблица суждений — вот ключ ко всякой премудрости!
Я признал выше главной заслугой Канта то, что он отличил явление от вещи в себе, объявил весь наш видимый мир — явлением и потому отказал его законам во всякой приложимости за пределами явления. При всем том удивительно, как он не вывел этого чисто-относительного существования явления из столь простой, столь близкой и столь неопровержимой истины: «нет объекта без субъекта», — чтобы таким образом уже в самом корне показать, что объект, данный всегда лишь в отношении к известному субъекту, тем самым зависит от последнего, обусловливается им и, следовательно, есть только явление, существующее не само по себе и не безусловно. Уже Бэркли, заслугам которого Кант не воздает должной справедливости, сделал это важное положение краеугольным камнем своей философии и снискал себе этим право на вечную признательность; но он не вывел из своего тезиса надлежащих следствий и частью остался непонятым, частью не вызвал к себе должного внимания. Обход со стороны Канта этого берклэевского положения я объяснял в 1-м издании своего сочинения его очевидной боязнью перед решительным идеализмом: с другой стороны, я находил ясное выражение последнего во многих местах Критики чистого разума и потому упрекал Канта в противоречии с самим собою. И такой упрек вполне основателен, если знать Критику чистого разума, как это было тогда со мной, только во втором или одном из пяти следующих, отпечатанных по нему, изданий. Когда же я позже прочитал главное сочинение Канта в ставшем уже редкостью первом издании, то
