потому что он при способе познания, следующем закону основания и вечно далеком от нравственного смысла этого поведения, все же делает его, этот смысл, понятным, благодаря образности изложения, — в чем и состоит цель всех вероучений, ибо все они представляют мифическую оболочку истины, недоступной грубому пониманию человека. В таком смысле этот миф можно было бы на языке Канта назвать постулатом практического разума; а рассматриваемый с этой точки зрения, он имеет то великое преимущество, что не содержит в себе никаких элементов, кроме тех, которые лежат у нас перед глазами в царстве действительности, и может поэтому все свои понятия облекать в воззрения. Я разумею здесь миф о переселении душ. Он учит, что все страдания, которые мы причиняем в жизни другим существам, неминуемо будут искуплены в последующей жизни на этом же свете такими же точно страданиями; и это идет так далеко, что кто убивает хотя бы животное, тот когда-нибудь в бесконечности времен родится таким же самым животным и испытает ту же смерть. Он учит, что злая жизнь влечет за собою будущую жизнь на этом свете в страждущих и презренных существах, что мы возродимся в низших кастах, либо в виде женщины или животного, либо в виде парии или чандала, прокаженного, крокодила и т. д. Все муки, какими грозит этот миф, он подтверждает наглядными примерами из действительного мира, показывает страждущие существа, которые даже не знают, чем они заслужили свое страдание, — и другого ада ему не нужно создавать. Зато как награду он сулит возрождение в лучших, благороднейших формах — в лице брамана, мудреца, святого. Высшую награду, которая составит удел самых благородных деяний и полной резиньяции, которая выпадет и на долю женщины, в семи жизнях кряду добровольно умиравшей на костре супруга, и на долю человека, коего чистые уста никогда не изрекли ни единой лжи, — эту награду миф в состоянии выразить на языке нашего мира только отрицательно, посредством обетования, столь часто повторяющегося: ты уже больше не возродишься — non adsumes iterum existentiam apparentem, или, как говорят буддисты, не признающие ни Вед, ни каст: «ты обретешь Нирвану, т. е. состояние, в котором нет четырех вещей: рождения, старости, болезни и смерти».
Никогда не было и не будет другого мифа, который бы теснее сливался с философской истиной, доступной столь немногим, — чем это древнее учение благороднейшего и старейшего народа; и как ни выродился теперь этот народ во многих
