формой такого познания, которое вполне отдалось на служение воле). Кто же хочет устранить или отвергнуть чисто-моральный взгляд на человеческое поведение и рассматривать поступки только с точки зрения их внешнего влияния и последствий, тот может, конечно, вместе с Гоббсом считать право и несправедливость условными, произвольно допущенными и потому вне положительного закона даже и не существующими определениями, и мы никогда не могли бы примерами внешнего опыта убедить его в том, что́ к внешнему опыту не относится, — как не могли бы тому же Гоббсу, которого безусловно эмпирическое мышление очень знаменательно характеризуется тем, что он в своей книге «De principiis Geometrarum» отрицает всю чистую математику и упрямо утверждает, что точка имеет протяжение, а линия ширину, — как не могли бы, говорю я, показать ему непротяженную точку и линию без ширины: его нельзя убедить ни в априорности математики, ни в априорности права, потому что он раз навсегда замыкает двери перед всяким не эмпирическим знанием.
Чистое учение о праве представляет, таким образом, главу из этики и непосредственно относится только к действию, а не к пассивности. Ибо только первое есть обнаружение воли, а лишь ее рассматривает этика. Пассивность, страдание — это просто факт; лишь косвенно может этика принимать в соображение и страдание, — именно только для доказательства, что совершаемое исключительно ради того, чтобы не пострадать от несправедливости, не есть совершение неправды. Содержание этой главы из этики должно было бы состоять из точного определения той границы, до которой индивидуум может идти в утверждении уже объективированной в его теле воли, не переходя в отрицание той же самой воли, поскольку она проявляется в другом индивидууме, — а затем из определения тех поступков, которые переступают эту границу, следовательно — несправедливы и потому могут быть отражаемы без нарушения справедливости. Таким образом, предметом изучения всегда остается собственные действия личности.
Но что касается внешнего опыта, то в нем, как факт, существует только страдание, перенесение несправедливости, и в последнем, как уже сказано, яснее, чем где бы то ни было, обнаруживается проявление разлада воли к жизни с самой собою, вытекающее из множественности индивидуумов и эгоизма; а множественность и эгоизм обусловлены principio individuationis, которое служит формой мира как представления — для познания индивидуума. Мы видели также, что очень значительная доля при-
