В качестве непреклонного и самого могучего утверждения жизни, половой инстинкт сказывается и тем, что для человека, близкого к природе, как и для животного, он служит последней целью, высшим пределом жизни. Самосохранение — вот первое стремление человека; но как только эта забота удовлетворена, он стремится исключительно к продолжению рода: бо́льшего он, как существо чисто-природное, домогаться не может. Да и природа, внутренней сущностью которой является самая воля к жизни, всей своей мощью побуждает человека, как и животное, к размножению. Исполнив это, она по отношению к индивидууму уже достигла своей границы и совершенно равнодушна к его гибели, потому что она, как воля к жизни, заинтересована только в сохранении рода, индивидуум же для нее — ничто. Так как в половом влечении внутренняя сущность природы, воля к жизни, проявляется сильнее всего, то древние поэты и философы — Гезиод и Парменид — говорили очень глубокомысленно, что Эрос — это первое, зиждительное, принцип, из которого проистекают все вещи (см. Aristot. Metaph., I, 4). Ферекид сказал: „Зевс, возжелав сотворить мир, преобразился в похоть“ (Proclus ad Plat. Tim., I, III). Обстоятельное рассуждение об этом предмете нам недавно подарил Г. Ф. Шёманн: „De cupidine cosmogonico“, 1852. И Майя индусов, чьим творением и тканью является весь призрачный мир, может быть парафразирована: amor.
Половые органы гораздо больше, чем всякий другой внешний член тела, подчинены одной только воле, а вовсе не познанию: воля здесь выступает почти столь же независимо от познания, как и в тех органах, которые по импульсу простых раздражений служат только растительной жизни, воспроизведению, и в которых воля действует слепо, как в бессознательной природе. Ибо рождение — это лишь воспроизведение, распространяющееся на новый индивидуум, как бы воспроизведение во второй потенции, подобно тому как смерть — это лишь выделение во второй потенции. Ввиду всего этого половые органы являются настоящим фокусом воли и, следовательно, противоположным полюсом мозга, представителя познания, т. е. другой стороны мира, — мира как представления. Они — животворящее начало, обеспечивающее времени бесконечную жизнь; в этом качестве они и почитались у греков в фаллусе, у индусов — в лингаме, которые таким образом служат символом утверждения воли. Познание, напротив, дает возможность отринуть хотение, найти искупление в свободе, дает возможность одолеть и уничтожить мир.
Уже в начале этой четвертой книги мы обстоятельно пока-
