вому терпению, совершенно вытесняется из сознания и природа криком разрывает свои путы, чем одновременно выражает боль и страх, призывает спасителя и пугает нападающего. Уже Винкельман заметил поэтому отсутствие крика; но желая оправдать в этом художника, он, собственно, превратил Лаокоона в стоика, который считает ниже своего достоинства кричать secundum naturam и к своему страданию присоединяет еще бесполезное усилие удержаться от его выражения; Винкельман поэтому видит в Лаокооне «испытанный дух великого мужа, который борется с мукой и тщится подавить и замкнуть в себе выражение своего ощущения; он не испускает громкого крика, как у Вергилия, а у него вырываются лишь трепетные стоны» и т. д. (Сочинения, т. VII, стр. 98; то же подробнее т. VI, стр. 104 и сл.). Вот это мнение Винкельмана Лессинг подверг критике в своем «Лаокооне» и сделал к нему указанную выше поправку: вместо психологического объяснения он предложил чисто-эстетическое, — именно то, что красота, принцип древнего искусства, не допускает выражения крика. Его другой, дополнительный аргумент, будто в неподвижном произведении искусства нельзя изображать преходящего и по самой природе своей кратковременного состояния, имеет против себя сотни примеров в тех прекрасных фигурах, которые застигнуты в совершенно мимолетных движениях — танцующими, борющимися, хватающими. Мало того: Гете в своей статье о Лаокооне, которая открывает Пропилеи (стр. 8), считает даже выбор такого преходящего мгновения прямо необходимым. В наши дни Гирт (Hirt, Horen, 1797, 10-ая статья), сводя все к высшей реальности выражения, решил дело так: Лаокоон не кричит потому, что он близок к смерти от удушья и уже не в состоянии кричать. Наконец, Фернов (Römische Studien, т. I, стр. 426 и сл.), разобрав и взвесив эти три мнения, сам от себя не высказал ничего нового, а только связал и примирил все три.
Я не могу не удивляться, что такие вдумчивые и остроумные писатели усердно притягивают издалека недостаточные основания, хватаются за психологические, даже физиологические аргументы, для того чтобы объяснить вещь, причина которой лежит совсем близко и сразу видна непредубежденному исследователю; я удивляюсь в особенности, что Лессинг, который так близко подошел к правильному объяснению, все-таки не попал в надлежащую точку.
Раньше всяких психологических и физиологических изысканий о том, станет или не станет Лаокоон в своем положе-
