окружающим объектам, изобилию красот природы, которые манят к созерцанию, сами напрашиваются на него. Когда природа внезапно раскрывается перед нашими взорами, ей почти всегда удается хотя бы на мгновение исторгнуть нас из нашей субъективности, от рабского служения воле, и погрузить в состояние чистого познания. Оттого-то даже человек, угнетенный страстями, нуждой и заботой, в едином свободном взгляде на природу нежданно находит себе облегчение, бодрость и силу: буря страстей, порыв желаний и страха и вся мука хотения каким-то чудом мгновенно укрощается. Ибо в тот миг, когда, оторванные от хотения, мы отдаемся чистому безвольному познанию, мы как бы вступаем в другой мир, где нет уже ничего того, что волнует нашу волю и так сильно потрясает нас. Освобожденное познание возносит нас так же далеко и высоко над всем этим, как сон и сновидение: исчезают счастье и несчастье, мы уже не индивидуум, он забыт, мы только чистый субъект познания, мы только единое мировое око, которое смотрит изо всех познающих существ, но лишь в одном человеке может совершенно освобождаться от служения воле, — и от этого настолько уничтожается всякое различие индивидуальности, что тогда все равно, принадлежит ли это созерцающее око могучему королю или нищему. Ибо за эту границу не переносится ни счастье, ни горе. Столь близко всегда лежит к нам та область, где мы вполне отрешаемся от всего нашего горя, — однако у кого хватит силы долго оставаться в ней? Лишь только в сознание снова проникнет какое бы то ни было отношение этих столь чисто созерцаемых объектов к нашей воле, к нашей личности, — очарованию наступает конец: мы опять погружаемся в то познание, где царит закон основания, мы познаем уже не идею, а только единичную вещь, звено цепи, к которой принадлежим и мы, — и снова обречены мы на все свое горе. Большинство людей, совершенно не обладая объективностью, т. е. гениальностью, почти всегда пребывают в таком положении. Вот почему они неохотно остаются наедине с природой, они имеют нужду в обществе, — по крайней мере, в книге. Ибо их познание не прекращает своей службы воле; они ищут поэтому в вещах непременно хотя какого-нибудь отношения к своей воле, и по поводу всего, что не имеет такого отношения, в глубине их души, как генерал-бас, неизменно раздается безутешный возглас: «мне от этого нет пользы»; поэтому в одиночестве даже прекраснейшая обстановка получает для них пустынный, мрачный, чуждый, враждебный вид.
